Просвещение

6. Проблема сопоставления различных политических форм: социальные и нормативно-правовые основания их сравнимости

Как можно понять из всего вышесказанного, способ правления, его принцип и система воспитания, как и соответствующий им дух законов, образуют некое смысловое единство, которое Монтескье постоянно имеет в виду, называя духом (это своего рода идеально-типическое понятие, фиксирующее своеобразие определенной политической культуры). Каждая из форм такой культуры образует относительно замкнутое единство, которое следует рассматривать функционально. Но возможны и необходимы также сравнения этих форм между собою. В этой связи главным вопросом становится вопрос о критериях их сравнимости.

6.1. Проблема выявления социальных критериев сопоставления политических форм в свете возможности их регресса

Как уже отмечалось, историзм Монтескье приводит его к идее функционального регресса различных форм. Факторы разрушения также индивидуальны применительно к различным типам; они симметрично-отрицательны по отношению к характеристикам этих типов.

Разложение почти всегда начинается с разложения принципов, т.е. с деструкции стержневых мотиваций. Разложение демократии связано с утратой гражданской добродетели - самоотверженности, духа свободы и равенства.

Демократии погибают, когда народ отстраняет правителей и судей от исполнения ими своих обязанностей, и происходит уклонение к "деспотизму всех"; монархии разлагаются, когда прерогативы сословий и привилегии городов, когда происходит сползание к "деспотизму одного". Принцип же деспотического государства "непрерывно разлагается, так как он порочен по самой своей природе".

Порча принципов деформирует все политические институты, которые перерождаются в свою противоположность: то, что служило прочности конструкции, становится источником разложения (пример - гимнастические упражнения в обнаженном виде у греков).

6.2. Социальные критерии сравнимости политических форм в свете учения о федеративном государстве ("обществе обществ") и понятия "дух торговли"

Но есть еще одна разновидность республиканского правления, о которой мы только упоминали выше и которую описывает мыслитель: это - федеративная республика. Дело в том, говорит Монтескье, что зло, разлагающее республиканскую форму правления изнутри, заключено в самой природе вещей (ценности устаревают, деградируя со временем) и потому неустранимо, и, вероятно, что в конце-концов установилась бы единовластная форма правления (как это случилось в античном мире). Однако этого не происходит, так как появилась своего рода смешанная форма, федеративная республика как строй, который со всеми внутренними достоинствами республиканского правления совмещает внешнюю силу монархического правления. Согласно Монтескье, данная форма правления есть договор, посредством которого несколько политических организмов обязываются стать гражданами одного более значительного государства. Это общество обществ, составляющих новое общество, которое может увеличиваться присоединением к нему новых членов до тех пор, пока оно не станет достаточно сильным, чтобы обеспечить безопасность входящих в него государственных единиц. Примеры - союзы городов античной Греции; Рим и его союзники в доимперский период; Голландия, Германия, швейцарские союзы, слывущие вечными республиками.

Такого рода республика может сохранять свои размеры, не подвергаясь внутренней порче; ей свойственен как бы естественный баланс сил внутри нее: человек, стремящийся к единовластному правлению, если даже он пользовался бы поддержкой в одной из частей федерации, вызывал бы озабоченность и противодействие в других ее частях.

Монтескье фактически неявно формулирует принцип экспоненциального роста новоевропейской цивилизации - "общества обществ", обладающего новым типом политического универсализма и единства (ведь другие формы выступают как индивидуально-обособленные типы). Он говорит не только о законе сохранения своего вида применительно к общественно-политическим образованиям, а в равной мере и о действии закона образования политических обществ, согласно которому у такого рода обществ нет верхнего временного предела их исторической жизни (природа не ограничила продолжительности их существования), а также о действии закона приобретения, которое состоит не в разрушении, а в сохранении и пользовании.

NB.: Согласно Монтескье, общество обществ экономически основано на духе торговли, исследуемом в кн. 19-й. (Данное понятие предвосхищает веберовский концепт "дух капитализма".) Дух торговли - это прежде всего комплекс определенных установок и мотиваций. Мы встречаем данное понятие еще в кн. 5, гл. VI, где говорится, что этот дух коррелирует с демократией и заключается в стремлении к воздержанию, бережливости, умеренности, трудолюбию, благоразумию, спокойствию, порядку и исправности, - "поэтому, пока этот дух держится, богатства, производимые им, не оказывают никакого дурного влияния" (там же, с. 201). Естественное действие торговли - склонять людей к миру: между торгующими народами образуется взаимозависимость; но соединяя народы, дух торговли не соединяет, а разъединяет частных лиц: "Мы видим, что в странах, где людей воодушевляет только дух торговли, все их дела и даже моральные добродетели становятся предметом торга ... Дух торговли порождает в людях чувство строгой справедливости; это чувство противоположно, с одной стороны, стремлению к грабежам, а с другой - тем моральным добродетелям, которые побуждают нас не только преследовать неуклонно собственные выгоды, но и поступаться ими ради других людей" (там же, с. 433).

В Европе дух торговли утвердился не сразу, но "прокладывая себе путь среди варварства". Монтескье имеет в виду средние века, культура которых осуждала торговую прибыль и заем под проценты (как узурпацию того, что дается по благости божьей). В результате лишения прав на легальное существование торговля стала занятием отверженных, маргинальных слоев общества, прежде всего евреев европейской диаспоры. Но евреи стали объектом грубейших вымогательств: не имея возможности запускать руку в кошелек своих подданных по причине их привилегий, "короли подвергали пытке евреев, которые не считались гражданами"; вошло также в обычай конфисковывать имущество у евреев, переходивших в христианство, так как их хотели "испытать и совершенно очистить от власти дьявола": "В те времена на людей смотрели как на земельные участки" (там же, с. 473). "И все же торговля пробивала себе путь из самых глубин насилия и отчаяния" (там же, с. 474). Евреи изобрели вексель как инструмент, сделавший их имущество неуловимым, и торговля оградила себя от произвола и насилия. "Государства начали исцеляться от макиавеллизма и с каждым днем будут все более и более от него избавляться ... То, что прежде именовалось чрезвычайными мерами, стало теперь, не говоря об ужасных последствиях подобных действий, просто неблагоразумными поступками" (там же, с. 474).

Надгосударственное единство связано с военным столкновением государств (право на войну и на захват Монтескье считает естественным). Но если войны монархических и нашествия деспотических государств не ведут к установлению единства (проект всемирной монархии Людовика XIV, который он стремился осуществить, мог оказаться в случае успеха пагубным для Европы, ибо вел напрямую к деспотии; деспотические же государства вообще образуют замкнутые, самодостаточные миры), то плюралистичное единство республиканского образа правления может быть эффективным в случае установления господства республики над каким-нибудь народом. Республика, которая держит в подчинении какой-нибудь народ, должна стараться исправить неудобства, возникающие из такого порядка вещей, и с этой целью даровать этому народу хорошее государственное право и хорошие гражданские законы. Иными словами, сама республика (не как система унификации власти), но как принцип, как дух обладает естественной универсальностью (наибольшей полнотой) в отношении соответствия свойствам человеческой природы и ее стремлению к возможности стабильного существования. Сам принцип этого универсализма заключен в политической и гражданской свободе. В связи с этим Монтескье формулирует (проектирует) универсальный идеал правового государства.

6.3. Политическая свобода как критерий сравнимости форм правления. Учение о разделении властей и правовом государстве

Политическая свобода не равнозначна понятию произвола - т.е. возможности делать то, чего хочется. В государстве, где есть законы, свобода может заключаться лишь в том, чтобы иметь возможность делать то, чего должно хотеть, и не быть принуждаемым делать то, чего не должно хотеть; свобода есть право делать все, что дозволено законами.

Более того, демократия и аристократия не являются государствами, свободными по самой своей природе. Политическая свобода возможна лишь при "умеренном" правлении, т.е. там, где нет злоупотреблений властью и чрезмерного ее сосредоточения, но существует разделение властей. Чтобы не было возможности злоупотреблять властью, необходим такой порядок вещей, при котором различные власти могли бы взаимно сдерживать друг друга. Возможен такой государственный строй, при котором никого не будут понуждать делать то, к чему его не обязывает закон, и не делать того, что закон ему дозволяет.

Образец такого устройства не просто "задан", но он "дан"; речь идет о государственном устройстве Англии, шире - о западноевропейском идеале правового государства (Монтескье не употребляет данный термин).

Данному образцу свойственно, во-первых, разделение властей. По Монтескье, всего их три: законодательная (имеющая законотворческую функцию), исполнительная, ведающая вопросами международного права (функции объявления войны и заключения мира, поддержания международных связей, обеспечения безопасности и обороны), и еще одна ветвь исполнительной власти - судебная, ведающая вопросами гражданского права (функции разрешения столкновений частных лиц и исполнения правовых санкций).

Разделение властей необходимо для обеспечения свободы граждан. Для гражданина политическая свобода есть душевное спокойствие, основанное на убеждении в своей безопасности. Чтобы обладать этой свободой, необходимо такое правление, при котором один гражданин может не бояться другого гражданина. Примеры государств, в которых все три власти объединены (итальянские городские республики, Турция) показывает, что, несмотря на то, что чистая наследственная аристократия итальянских республик не воспроизводит в точности восточного деспотизма, свободы там меньше, чем в наших монархиях. Подумайте, призывает Монтескье, в каком положении находится гражданин такой республики. Каждое ведомство обладает там, как исполнитель законов, всею полнотой власти, которую предоставило себе, как законодатель. Оно может разрушить государство своей волей, облеченной в форму общеобязательных законов; обладая, кроме того, судебной властью, оно имеет возможность погубить каждого гражданина своей волей, облеченной в форму единичного приговора.

Далее, признаки (правового) обеспечивающего политическую свободу граждан государства следующие.

Выборность судей из народа и определение продолжительности действия суда требованиями необходимости. Судебная власть, таким образом, перестанет быть связанной с известным положением и профессией, она станет, так сказать, невидимой; люди будут страшиться уже не судьи, а суда, - то есть отношения между гражданином и судьей перестанут носить личный характер, чреватый зависимостью. Выше Монтескье считает правильной (правовой) практику, согласно которой судья лишь подбирает закон после вынесения присяжными вердикта. Обвиняемый должен обладать правом либо самому избирать судей, либо отводить их. Нужно также, чтобы судьи были одинакового общественного положения с подсудимым. В приговорах суда должна царить неизменность, так чтобы они всегда были лишь точным применением текста закона.

Обе другие власти можно поручить должностным лицам или постоянным учреждениям, так как одна из них является лишь выражением общей воли государства, а другая - исполнительным органом этой воли.

Следующая идея - идея народовластия, осуществляемая через систему представительства. (Античность не знала законодательной власти в форме собрания представителей нации; республики Греции и Италии были городами, каждый из которых управлялся по-своему и заключал в своих стенах всех своих граждан). Свобода - это самоуправление (в свободном государстве всякий человек, который считается свободным, должен управлять собою сам); поэтому законодательная власть должна бы принадлежать там всему народу. Но так как в крупных государствах это невозможно, а в малых создает слишком большие неудобства, то необходимо, чтобы народ делал посредством своих представителей все, чего он не может делать сам. При этом выборы членов законодательного собрания должны проходить не из всего населения страны в целом, а от каждого крупного населенного пункта, поскольку люди лучше знают друг друга в каждом конкретном случае и им известны прежде всего нужды именно своего города.

Преимущество представительной системы - в селекции людей, способных "обсуждать дела"; слабость демократии - в том, что народ к этому не способен.

Депутаты подотчетны своим избирателям в том случае, если, как в Голландии, они избираются от сословий. Нет необходимости ограничивать свободу депутатов слишком подробными инструкциями, дабы не парализовать законодательную силу народа чьим-нибудь капризом.

Право голосования на выборах должны иметь все граждане, исключая тех, положение которых так низко, что на них смотрят как на людей, не способных иметь свою собственную волю.

Монтескье, исходя из своей теории равновесия властей, считает более целесообразным двухпалатное устройство законодательного собрания. Наряду с палатой, в которую входят представители народа, должна существовать палата представителей знати (людей, имеющих преимущества рождения, богатства, заслуг), членство в которой является наследственным. Принцип равновесия заключается во взаимном праве отмены решений у обеих палат.

Система взаимных сдержек и противовесов предполагает также необходимость существования органа, регулирующего отношения между ветвями исполнительной власти (удерживающего их от крайностей); эту функцию лучше всего может исполнить та часть законодательного корпуса, которая входит в палату представителей знати.

Эта палата обладает также судебными функциями: отчасти это связано с необходимостью суда равных равными (знати - знатью), отчасти с ролью своеобразного верховного суда, которая необходима в связи с функциональной ограниченностью обычных судей и слепотой закона в известных случаях. Судьи - не более как уста, произносящие слова закона, безжизненные существа, которые не могут ни умерить силу закона, ни смягчить его суровость. Эту роль играет палата знати: она умеряет закон для блага самого же закона.

Переплетение законодательных и судебных функций необходимо также, когда гражданин нарушает в общественном деле права народа. В таком случае для обеспечения сохранности достоинства народа и безопасности частного лица надо, чтобы часть законодательного собрания, состоящая из народа, обвиняла перед тою частью законодательного собрания, которая состоит из знатных и потому не имеет с первой ни общих интересов, ни одинаковых страстей.

В связи с описанием функций палат Монтескье различает права постановления и отмены. Он говорит, что в интересах пресечения возможности деморализации власти, возникающей в результате заинтересованности в преследовании своекорыстных целей (например, сохранения привилегий при принятии законов о налогообложении в том случае, когда власть является наследственной), было бы ограничение ее участия в законотворчестве только правом отмены. Он поясняет, что под правом постановлять имеется в виду приказывать самому или исправлять то, что было приказано другим; под правом же отменять - право обратить в ничто решение, вынесенное кем-либо другим, - право, в котором заключалась власть трибунов Рима.

Законодательное собрание должно собираться по своему усмотрению, так как всякий политический организм признается обладающим волею лишь тогда, когда он уже находится в сборе. Но право роспуска, как и время действия законодательного собрания, определяет исполнительная власть; в противном случае есть риск узурпации власти со стороны законодателей.

Крупнейшим недостатком античных республик было прямое народовластие: народ имел здесь право принимать активные решения, связанные с исполнительной деятельностью, к чему он вовсе не способен. Все участие народа в правлении поэтому должно быть ограничено избранием представителей.

Исполнительная власть должна быть в руках монарха: эта властная функция, требующая быстрых решений и действий, лучше выполняется одним лицом, чем многими; напротив, все, что связано с законотворчеством, выполняется лучше многими, чем одним.

Исполнительная и законодательная власть следующим образом разделены, ограничивают и уравновешивают друг друга. Исполнительная власть имеет право налагать вето на решения законодательного собрания; тогда как противного не должно быть: исполнительная власть и так ограничена по своей природе; законодатели контролируют только то, как другие власти исполняют издаваемые ею законы, - не имея власти судить лицо, отправляющее исполнительную власть. Личность последнего должна быть священна, так как она необходима государству, чтобы законодательное собрание не обратилась в тиранию; свобода исчезла бы с того момента, как исполнительная власть подверглась бы обвинению или была привлечена к суду. В таком случае государство превратилось бы в республику без свободы. Но и наоборот, если монарх станет участвовать в законодательстве своими постановлениями, свободы уже не будет.

Все это вызовет согласованные действия властей.

Армия должна находиться в непосредственном подчинении исполнительной власти: ей надлежит действовать, а не рассуждать.

Все человеческое, говорит Монтескье, имеет конец, и государство, о котором мы говорим, утратит свою свободу и погибнет, как погибли Рим, Лакедемон и Карфаген; погибнет оно тогда, когда законодательная власть окажется более испорченной, чем исполнительная. Монтескье не считает необходимым судить о том, пользуются ли в действительности англичане свободой или нет. Он, по его словам, довольствуется констатацией, что они установили ее посредством своих законов, и не ищет большего. Тем самым он как бы отмечает, что им определены своего рода организационные условия свободы (он не употребляет именно такую понятийную схему); но что это еще не означает гарантированного присутствия политической свободы в государстве; данные условия представляют собой своего рода место, пространство свободы, но не ее дух. Этот дух живет не только в республике, он свойственен и монархиям, которые стремятся лишь к славе граждан, государства и государя; но из этой славы проистекает дух свободы, который может в этих государствах творить дела столь же великие и, возможно, столько же способствовать счастью людей, как и сама свобода.

Следующий, исследуемый вслед за уже рассмотренным аспектом свободы (свобода в ее отношении к государственному устройству) ее модус - законы, устанавливающие политическую свободу в ее отношении к гражданину. Вполне возможны случаи, когда и при свободном государственном строе гражданин не будет свободен, или при наличии гражданской свободы строй все-таки нельзя будет назвать свободным;свобода строя - это, по классификации мыслителя, правовая свобода, но не фактическая, свобода гражданская - фактическая, но не правовая: свобода по отношению к государственному строю устанавливается только законами и даже законами основными; но по отношению к гражданину она может являться результатом известных нравов, обычаев, усвоенных примеров при благоприятном характере некоторых гражданских законов.

Монтескье приводит гоббсовское общее определение свободы (модифицируя его): "Свобода философская состоит в беспрепятственном проявлении нашей воли, или по крайней мере в нашем убеждении, что мы ее проявляем беспрепятственно", и повторяет свое определение политической свободы как чувства безопасности. Эта безопасность, как он считает, более всего подвергается угрозам в уголовных процессах по публичным или частным обвинениям. "Поэтому свобода гражданина зависит главным образом от доброкачественности уголовных законов". И далее он формулирует ряд требований свободы к уголовному законодательству.

Наказание должно строго соответствовать природе преступления. Он говорит: "Есть четыре рода преступлений: преступления против религии, против нравов, против общественного спокойствия, против безопасности граждан. Налагаемые за них наказания должны вытекать из природы каждого рода преступлений". Отсюда уголовно-процессуальные принципы.

Судебному преследованию и уголовному наказанию подвергается только действие, а не умысел или убеждения. Например, преступление против религии состоит в том, что непосредственно затрагивает только вероисповедание (а не общественное спокойствие), - например, в святотатстве. Но здесь нет публичного действия; в преступлениях против божества, там, где нет публичного действия, нет и материала для преступления: все происходит между человеком и богом, который знает время и меру своего отмщения. Поэтому наказание святотатства находится исключительно в юрисдикции церкви и касается ее взаимоотношений с верующими: например, - отлучение как лишение преимуществ, связанных с религиозной жизнью.

Преступления против нравов. Здесь речь идет преимущественно об оскорблениях публичной и частной благопристойности, и надо иметь в виду, что их корень не столько в злой воле, сколько в неуважении к самому себе; поэтому они должны караться (административно) наложением штрафов, приданием огласке постыдных фактов, изгнанием из города и общества.

Преступлениям третьего рода соответствуют наказания, которые укрощают беспокойные умы и возвращают их в границы установленного порядка, - тюрьма, ссылка, исправительные работы.

Преступления против безопасности граждан караются казнью. Это своего рода талион: общество лишает безопасности гражданина, лишившего или покушавшегося лишить безопасности других. Смертная казнь является тут как бы лекарством для больного общества.

Есть ряд случаев, требующих особой осмотрительности в обвинениях, они основываются не столько на действиях, сколько на мнении, составленном о характере человека; здесь тем больше опасностей для свободы, чем более невежествен народ. Три преступления волшебство, ересь и преступление против естества, из коих о первом можно сказать, что оно вовсе не существует, о втором - что оно подлежит множеству различений, истолкований и ограничений, а о третьем - что его часто очень трудно определить - все эти три преступления одинаково наказывались у нас сожжением на костре.

Нелепы законы, осуждающие в Китае на смерть всякого, кто провинился в неуважении к императору. Так как они не определяют, в чем состоит это неуважение, то любое действие может послужить предлогом для того, чтобы лишить жизни какого угодно человека и истребить какое угодно семейство.

Точно так же к произволу ведут законы, наказывающие за недонесение. Это - либо архаизм, либо свойство деспотических режимов. В Японии, где законы опрокидывают все понятия человеческого разума, обвинения в недонесении применяются к самым обыденным случаям.

Чрезмерные наказания вообще ставят под угрозу свободу и общественную безопасность, так как связаны с предоставлением некоторым гражданам слишком большой власти; "поэтому в таких случаях лучше много прощать, чем много наказывать". В демократиях обвинения часто носят публичный характер; необходимы законы, ограждающие невинность граждан.

В государствах, где более всего дорожат свободой, существуют законы, дозволяющие нарушить свободу одного, дабы сохранить ее для всех.

Для политических форм правления, не только для республиканской, но и для монархической, недопустимо вмешательство в личную жизнь граждан: надо, чтобы человек, соблюдающий законы, мог найти убежище в собственном доме и спокойно заниматься своими делами.

Есть случаи, когда власть должна действовать со всею своею силой, и есть другие ситуации, когда она должна действовать, ограничивая себя. Высшее искусство управления состоит в том, чтобы твердо знать, каковы должны быть пределы власти, которую следует применять при различных обстоятельствах. (Монтескье говорит в данном случае о монархии) .

Налоги и свобода. Общее правило гласит: чем больше свобода подданных, тем большие можно взимать с них налоги; и чем больше рабств, тем более приходится снижать их платежи.

Вообще различные законы имеют различное происхождение, цель и природу. Всего же видов правовых законов (норм, регулирующих человеческую жизнь по отношению к различным общественным ее началам) Монтескье насчитывает девять. Люди, говорит он, управляются различными законами: правом естественным; божественным правом, которое есть право религии; правом церковным или каноническим, которое есть право религиозной дисциплины; правом международным, которое можно рассматривать как вселенское гражданское право, в том смысле, что каждый народ есть гражданин вселенной; общим государственным правом, которое имеет своим предметом человеческую мудрость, создавшую все человеческие общества; частным государственным правом, имеющим в виду каждое отдельное общество; правом завоевания, которое основано на представлении, что один народ хотел, мог или должен был совершить насилие над другим народом; гражданским правом отдельных обществ, посредством которого гражданин может защищать свое имущество и жизнь против всякого другого гражданина; наконец, семейным правом, которое является следствием разделения общества на отдельные семейства, требующие отдельного управления.