Возрождение и эпоха ранних буржуазных революций

5.4. Бенедикт Спиноза. Безопасность и свободная жизнь как цели гражданского состояния

Антропологические основания политико-правовой концепции Спинозы. Страх, надежда и суеверие

Не имея прочного положения в обществе, оставаясь изгоем и подвергаясь беспрецедентной травле, Спиноза, как политический мыслитель, полагал, что гарантии личной безопасности и свободы должны быть предоставлены каждому гражданину демократическим государством. Необходимость такого государства Спиноза основывает на постулатах, весьма близких исходным антропологическим принципам понимания естественного права у Гоббса: люди, сообразно своей природе, подвержены страстям и враждебны друг другу; именно из-за страха постоянной угрозы и на основании стремления найти защиту от бесконечных конфликтов они приходят к осознанию необходимости власти законов, норм права, сдерживающих необузданные порывы их страстей. Вместе с тем, государство, которому передаются права по поддержанию правопорядка, не может быть государством абсолютистским, о котором говорит Гоббс. Цель Государства - не деспотизм, а свобода. Если, по неистребимому праву природы, каждый является хозяином собственных мыслей, то кажется естественным, что в политическом сообществе попытка вынудить людей с различными, часто противоположными мнениями выражать свои настроения так, как это предписано верховной властью, всегда приведет к драматическому исходу. Конечная цель государственного устройства жизни - не в том, чтобы абсолютно повелевать людьми и держать их в страхе, превращая разумные существа в животных или автоматы, а в том, чтобы освободить их от страха, дабы каждый сам мог поддерживать свое естественное право на жизнь и свободную деятельность без ущерба для себя и других.

Основной социальный пафос политико-правовой концепции Спинозы, как и у других раннебуржуазных мыслителей, определяется антиавторитарной установкой на освобождение человека от деспотического диктата традиционных общностей и социальных институтов. Этот пафос ярко выражен в антропологической концепции мыслителя - в понимании разума как инструмента освобождения и контроля за властными (и в целом общественными) отношениями. Равным образом, как личное счастье, так и общественное благоустройство, согласно Спинозе, зависят от эффективности и последовательности применения данного средства, разума.

Разум имеет освобождающее значение, так как позволяет избавиться от негативных (чисто субъективных), порабощающих аффектов - надежды и страха прежде всего - и суеверий, на них основанных. Если бы люди всегда могли поступать по определенному плану или если бы им постоянно благоприятствовало счастье, то никакое суеверие не могло бы овладеть ими. Но так как люди часто попадают в столь затруднительное положение, что не могут составить себе никакого плана, и так как они из-за сомнительных благ фортуны, безмерно желаемых ими, большею частью находятся в жалком колебании между надеждою и страхом, то поэтому в большинстве случаев они чрезвычайно склонны верить чему угодно. Суевериям более всего подвержены те люди, которые без меры желают чего-нибудь сомнительного; к божественной помощи все обращаются более всего именно тогда, когда ... находятся в опасности и не умеют сами себе помочь. Тут они дают обеты и проливают женские слезы, называют разум слепым ... Итак, страх есть причина, благодаря которой суеверие возникает, сохраняется и поддерживается.

Таким образом, суеверие порождается сильными аффектами, и из этой причины суеверия следует, что все люди от природы подвержены ему.

Универсальная антропологическая природа суеверия превращает его, согласно Спинозе, в эффективное средство авторитарной власти. Поскольку, по словам древних, ничто лучше не властвует над толпой, чем суеверие, постольку под видом религии народу легко внушается то почитать своих царей как богов, то проклинать и ненавидеть их как всеобщий бич рода человеческого; причем в рамках использования данного средства считают даже за грех рассуждать о религии и мысль каждого подавлют такой массой предрассудков, что ... ни одного уголка в душе не оставили здравому рассудку, - даже для сомнения. Величайший же интерес монархического правления заключается в том, чтобы держать людей в обмане, а страх, которым они должны быть сдерживаемы, прикрывать громким именем религии, дабы люди за свое порабощение сражались, как за свое благополучие...

Полной противоположностью порабощенного положения - как в интеллектуальном (духовном), так и в социально-политическом смысле - является состояние, которое, рассуждая от противного, конституируется введением правовых принципов свободы суждения (мысли и слова) и свободы совести. В свободной республике, пишет мыслитель, не может быть даже мыслимо, чтобы предрассудками или иным образом подавлять свободное суждение всякого человека; а что касается раздоров, возникающих под предлогом религии, то положительно они происходят только оттого, что о спекулятивных предметах издаются законы и что мнения, подобно преступным деяниям, вменяются в вину и осуждаются ... Спиноза же полагает, что именно "божественный закон откровения" предоставляет каждому свободу его суждения и власть (potestas) толковать основы веры по своему разумению: ведь только по делам должно судить о вере каждого.

Спиноза пишет: "... я показываю, что ... свобода, не нарушающая спокойствия в государстве и права верховной власти, может и даже должна быть допущена и что она не может быть отнята без большой опасности для мира и без большого вреда для всего государства. Чтобы доказать это, я начинаю с естественного права каждого, т.е. доказываю, что оно простирается так далеко, как далеко простираются желание и мощь каждого, и что никто на основании права природы не обязывается жить сообразно со склонностями другого, но каждый есть защитник собственной свободы. Кроме того, показываю, что никто этим правом не поступается на самом деле, если только он не возлагает на другого власти (potestas) на свою защиту, и что тот, на кого каждый перенес свое право жить сообразно с собственными склонностями вместе с правом и властью ... самозащиты, необходимо удерживать эти права абсолютно. Отсюда я показываю, что те, у кого в руках находится верховная власть, имеют право на все, что они в состоянии сделать, и что только они суть защитники права и свободы; остальные же должны во всем действовать только согласно их решениям. Но так как никто не в состоянии отказаться от своей власти на самозащиту настолько, чтобы перестать быть человеком, то заключаю отсюда, что никто не может быть совершенно лишен своего естественного права, но что подданные как бы по праву природы удерживают нечто, чего от них нельзя отнять без большой опасности для государства, и оно поэтому либо молчаливо им предоставляется, либо об этом ясно договариваются с теми, в чьих руках находится власть. Рассмотрев это, я перехожу к государству евреев, которое довольно подробно описываю, чтобы показать, на каком основании и по чьему решению религия получила силу права... После этого показываю, что обладатели верховной власти суть защитники и толкователи не только права гражданского, но и церковного...; и, наконец, заключаю, что они наилучшим образом могут удерживать это право и сохранять господство, не подвергаясь опасности, если только каждому дозволяется думать то, что он хочет и говорить то, что он думает. Такова программа исследования условий свободы в "Богословско-политическом трактате" Спинозы.

В свою очередь, принципиальная схема этого исследования, главной целью которого является обоснование идеи правовой свободы, имеет следующий вид. Аргументы в подтверждение данной идеи подыскиваются автором "Богословско-политического трактата" в области священной истории на основе интерпретации последней в рамках рационалистической антропологии; центральным же постулатом антропологии Спинозы является положение, согласно которому человек как носитель естественного разума есть автономно правоспособное (своеправное, sui juris) существо. Данный постулат определяет антиавторитарную, антитеократическую (секуляризирующую) направленность спинозиевской интерпретации священной истории, ее критическую заостренность против христианской установки на отрицание права государственной власти быть высшим авторитетом в религиозных делах.

NB.: Следует учитывать, что наибольшей опасностью для свободы - как в ее изначально-человеческом измерении (естественная свобода как свойство природы человека, способность к самоопределению воли, автономия личности), так и в социально-политическом аспекте (рационально определяемый властный порядок блага-пользы) - мыслитель, учитывая личный и исторический опыт, считал теократию

Последовательность антиавторитарно-правовой позиции Спинозы, которая в данном пункте, очевидно, наталкивается на внутреннее противоречие (мыслитель настаивает на том, что государство такое право безусловно должно иметь), обеспечивается тем, что он под "государством" понимает демократическое собрание граждан, а также "обнаруживает" в священной истории (евреев) то, что может быть названо "демократической теократией" или "демократическим этатизмом" - в зависимости от угла зрения - как опорный принцип свободной политической организации.

Дедукция исходных понятий политического анализа Спинозы: "естественное право", "общественный договор", "государственное право", "гражданское право" и "государство"

В спинозиевском исследовании оснований правовой свободы нас интересует не столько логика его интерпретации Писания, сколько основная линия анализа политических аспектов этой свободы. Поэтому наш интерес к "Богословско-политическому трактату" почти исключительно сосредоточен на XVI-XX главах данной работы; итоги же предварительного исследования Спинозой Писания мы примем за готовый результат, опустив логику обоснования им своих выводов.

Главным таким выводом для самого мыслителя, как уже говорилось, была идея свободы мысли. Сам он следующим образом итожит свой предварительный анализ: "... между верой, или богословием, и философией нет никакой связи или никакого родства ... Ведь цель философии есть только истина, веры же ... - только повиновение и благочестие. Затем основания философии суть общие понятия, и сама она должна заимствоваться только из природы; основания же веры суть история и язык, а заимствовать ее должно только из Писания и откровения ... Итак, вера предоставляет каждому полнейшую свободу философствования, так что он может думать о каких угодно вещах все, что он хочет, не впадая в преступление ..." Таким образом, вера отделена от разума, безусловный авторитет (как основание веры) - от универсального сомнения (как принципа свободомыслия): Ни богословие разуму, ни разум богословию не служит (выделено мною. - А. Ч). Сфера (рациональной) свободы получает тем самым четко определенный и гарантированный позитивный нравственно-правовой статус. Остается только определить социальные границы этой свободы, или, что то же самое для Спинозы, - границы ее политической приемлемости. Как пишет сам мыслитель, необходимо исследовать, до какого предела простирается в наилучшем государстве эта свобода мыслить и говорить то, что каждый мыслит; в свою очередь, для логически последовательного осуществления данной задачи должно подвергнуть обсуждению основы государства, притом сначала естественное право каждого, не обращая пока внимания на государство и религию.

Под естественным правом Спиноза понимает вытекающую из предназначения каждого индивида автономную определенность его воли как стремления действовать сообразно данному предназначению, или собственной природе: "Под правом и установлением природы я разумею не что иное, как правила природы каждого индивидуума, сообразно с которыми мы мыслим каждого человека естественно определенным к существованию и деятельности определенного рода. Например, рыбы определены природою к плаванию, большие - к пожиранию меньших; стало быть, рыбы по высшему естественному праву владеют водою, и притом бoльшие [правомерно. - А. Ч.] пожирают меньших. Ибо известно, что природа, рассматриваемая абсолютно, имеет верховное право на все, что в ее власти, т.е. право природы простирается так далеко, как простирается ее мощь ... И так как высший закон природы состоит в том, что каждая вещь стремится, поскольку от нее зависит, оставаться в своем состоянии, и притом не считаясь ни с чем другим, а только с собой, то отсюда следует, что каждый индивидуум имеет верховное право на это, т.е. (как я сказал) на то, чтобы существовать и действовать сообразно с тем, как он к тому естественно был определен".

Отсюда следует, что естественное право каждого человека определяется лишь его желанием и мощью - вне зависимости от того, является ли данное желание чисто спонтанным или подчинено разуму. "Таким образом, - пишет Спиноза, - если рассматривать человека как действующего по повелениям одной только природы, то все, что он считает для себя, по указанию ли здравого рассудка или в порыве страстей, полезным, ему по верховному праву природы позволительно присваивать и захватывать каким бы то ни было способом - силою ли, или хитростью, или просьбами, или вообще как ему будет сподручнее, а следовательно, и считать врагом того, кто хочет препятствовать выполнению его намерения".

Порядок, соответствующий естественному праву, не подлежит нашей рациональной оценке: все, что мы в природе считаем смешным, нелепым или дурным, на самом деле вызвано к жизни связью всей природы, которой мы просто не в состоянии постичь. Этот порядок определен природной необходимостью - законом природы - и является исходным: ведь только вследствие естественной необходимости все индивиды известным образом определяются к существованию и деятельности.

Социальный порядок, наоборот, основан на законах человеческого разума, имеющих в виду только истинную пользу и сохранение людей, и предполагает необходимость договора как акта переноса естественных прав каждого индивида на совокупную волю всех членов общества. Люди для того, чтобы жить в безопасности и наилучшим образом, необходимо должны были заключить соглашение и потому сделали так, что они коллективно обладают правом, которое каждый от природы имел на все, и что оно больше не определяется на основании силы и желания каждого, но на основании мощи и воли всех вместе.

Организационно-правовой формой действия социального договора является, согласно Спинозе, демократия.

Демократия трактуется мыслителем как синтез двух начал, образующих правопорядок: одним таким началом является принцип повиновения верховной власти (государству); другим - свобода. Демократия, таким образом, представляет собой упорядоченную свободу, или свободный (гражданский) порядок подчинения власти (организованной как суверенное собрание равных граждан).

Данные принципы дедуцируются Спинозой следующим образом. Он полагает, что единственно прочное основание общественного договора - польза. Дело в том, что всеобщий закон человеческой природы таков, что никто не пренебрегает чем-либо, что он считает за благо, разве только в надежде на большее благо. Это означает, что каждый изберет из двух благ то, которое кажется ему большим. Именно этот принцип свободы выбора и должен быть положен в основу договора, если мы хотим, чтобы он был прочным. Общественный договор поэтому необходимо базируется на идее личной автономии (Спиноза усиливает данный момент, подчеркивая, что выбор осуществляется не на основе соответствия представления о выбираемом самому предмету выбора, а на основе собственного мнения того, кто выбирает: Подчеркиваю, - говорит он, - которое (имеется в виду предмет выбора - А. Ч.) кажется ему при выборе большим или меньшим [благом], а не то, чтобы вещь необходимо была такою, как он сам о ней судит).

Если же свобода выбора не будет положена в основу общественного договора, то неизбежно уклонение от его условий: из основополагающего характера приведенного выше основного закона человеческой природы следует, что никто не станет без обмана обещать поступиться правом, которое он имеет на все, и что абсолютно никто не исполнит обещаний, помимо страха перед большим злом или надежды на большее благо.

Из этого же закона следует, что глупо требовать верности условиям договора, не подкрепив такое требование санкцией, применение которой причинило бы нарушителю больший вред, чем та польза, которую он извлек бы от нарушения данных условий. Сила и страх перед возможностью ее применения властью тем более необходимы, что люди руководствуются не только и не столько указаниями разума, сколько неразумными желаниями (часто это в той или иной степени деструктивные побуждения: скупость, желание славы, зависть, гнев и пр.). Отсюда Спиноза заключает, что верховным правом над всеми должен обладать тот, кто имеет высшую власть, благодаря которой он может всех принуждать силою и удерживать страхом высшего наказания, которого все вообще боятся.

Каковы же условия и порядок применения силы властью? Ответ на наш вопрос звучит следующим образом.

Спиноза полагает, что общественная связь людей, конституируемая договором (который должен быть основан на вышеуказанных идеях естественного права), предполагает, что каждый перенесет на общество всю мощь, какую он имеет; оно, стало быть, одно будет иметь высшее естественное право на все, что оно может, т.е. высшее господство, которому каждый будет обязан повиноваться или добровольно, или под страхом высшего наказания, - что и составляет стержень государственного права. Но право такого общества называется демократиею (выделено мною. - А. Ч.), - добавляет мыслитель. Понятие "демократия", в свою очередь, определяется у Спинозы через следующую совокупность признаков.

1. Демократия - это всеобщее собрание людей, сообща имеющее верховное право на все, что оно может.

Интерпретация: В "Политическом трактате" Спиноза дает определение демократической формы верховной власти: он считает, что данная форма заключается в выборности членов верховной коллегии; этот выбор осуществляют уже действующие члены коллегии по следующим основаниям. Речь идет только о гражданах, которые:

• подчинены исключительно законам данного государства (тем самым исключаются иностранцы);
• своеправны, sui juris (исключатся женщины и дети);
• живут безупречно (устраняются преступники и подвергшиеся бесчестью).

Таким образом, каждый при соответствии данным требованиям не ограничен ничем (последнее следует понимать так, что каждый при соответствии данным требованиям обладает правом быть членом коллегиального органа управления), обладает правом голоса в верховной коллегии и правом поступления на государственную службу.

2. Власть этого верховного права должна быть нераздельна (противоположное разрушительно для государства), и поэтому верховная власть не связывается никаким законом, но все должны ей во всем повиноваться.

Интерпретация: В этой связи правомерно задаться лютеровским вопросом о том, в какой мере следует повиноваться светской власти (как увидим ниже, Спиноза также рассматривает аналогичную проблему, но в контексте определения соответствия конструкции власти и человеческой природы). Принципиальная позиция Спинозы нам известна: речь идет о беспрекословном повиновении (демократической власти), в том числе и в религиозных делах. Он обосновывает свою точку зрения двумя аргументами.

Во-первых, речь идет о первичности естественного состояния по отношению к религии (как и по отношению к гражданскому состоянию): естественное состояние и по природе, и по времени "предшествует религии". Спиноза пишет: ... никто от природы не знает, что он обязан каким-либо повиновением Богу, и даже посредством какого-либо рассуждения не может прийти к этому. И потому естественное состояние не должно смешивать с состоянием в религии, но о нем нужно мыслить как о состоянии без религии и закона. Из вышесказанного следует, что религиозное состояние (и человеческая общность на сакральной основе) по своему статусу (определяемому генетическим соотношением с естественным состоянием) не выше, чем гражданское состояние (общность рационально-политическая), а равным образом божественное право не выше права гражданского; их можно рассматривать по аналогии: ... божественное право началось с того времени, с которого люди выраженным обязательством обещали Богу повиноваться во всем; этим они как бы отказались от естественной свободы и свое право перенесли на Бога, подобно тому, что делается в гражданском быту (выделено мною. - А. Ч.). Более того, статус гражданского состояния и гражданского права выше, нежели статус религии и божественного права. Последняя констатация основана на том, что для Спинозы безусловным основоположением является принцип личной автономии, естественной свободы человека, соответствующей естественному праву. Ведь в естественном состоянии каждый обязан жить только по собственному решению (выделено мною. - А. Ч.), а не по решению другого, и не обязан признавать какого-либо смертного ни за судью, ни за карателя по праву религии. И я утверждаю, - настаивает Спиноза, - что верховная власть сохранила это право; она, конечно, может спрашивать совета у людей, но никого не обязана признавать судьею и никакого смертного, кроме себя, - карателем за чье-либо право...

Во-вторых, именно на религиозной почве (на почве иррациональной веры) рождается больше всего заблуждений, суеверий, предрассудков и недобросовестных вымыслов, пристрастная приверженность которым может противоречить принципу всеобщности государственного права. А так как это означало бы полное нарушение права страны, то отсюда следует, что верховной власти, на которой одной лежит как по божественному, так и по естественному праву сохранять и оберегать права государства, принадлежит верховное право постановлять относительно религии все, что бы она ни заблагорассудила, и что ... все обязаны повиноваться ее решениям и приказам относительно религии.

3. Фактически это означает, что каждый гражданин выступает попеременно как суверен (в рамках собрания) и как подданный (в качестве частного лица). По мысли Спинозы, положение подданного, однако, никоим образом не низводит человека до рабского состояния. Он вводит различение между рабом, ребенком (сыном) и подданным: раб есть тот, кто обязан подчиняться приказаниям господина, имеющим в виду пользу только повелевающего; сын же - тот, кто делает то, что ему полезно по приказанию родителя; подданный - тот, кто делает по приказанию верховной власти то, что полезно обществу, а следовательно, и ему. Фактически это означает, что понятие "подданный" Спиноза употребляет в значении синонимичном понятию "гражданин".

4. Демократия предполагает определенное соотношение принуждения и свободы, о котором Спиноза говорит: "Конечно, действие по приказанию некоторым образом уничтожает свободу, но не это делает рабом, а основание действия. Если цель действия есть польза не самого действующего, но повелевающего, тогда действующий есть раб и бесполезен себе. Но в республике и империи, где высший закон есть благо всего народа, а не повелителя, тот, кто во всем повинуется верховной власти, должен быть назван не бесполезным для себя рабом, но подданным, а потому то государство наиболее свободно, которое основано на здравом рассудке; там ведь каждый, когда он захочет, может быть свободным, т.е., не кривя душой, жить по указаниям разума". Свобода, согласно Спинозе, таким образом, прямо пропорциональна степени рациональности оснований человеческих действий: только тот человек свободен, который живет, руководствуясь одним разумом; абсолютно неверно полагать, будто свободен тот, кто действует по собственной прихоти, проявляет своеволие, ибо тот, кто таким образом обуревается своей прихотью ... не может ни видеть, ни сделать ничего, что ему полезно, он "есть раб в высшей степени".

5. Наконец, демократия базируется на принципе равенства, понимаемом как результат перенесения индивидуальной свободы на все общество в целом (а точнее - на большую его часть). Демократическое государство, по словам Спинозы, "наиболее естественно и наиболее приближено к свободе, которую природа предоставляет каждому, ибо в нем каждый переносит свое естественное право не на другого, лишив себя на будущее права голоса, но на большую часть всего общества, единицу которого он составляет. И на этом основании все пребывают равными, как прежде, - в естественном состоянии".

После уяснения оснований государственного права Спиноза переходит к определению таких понятий, как "частное гражданское право", "правонарушение", "правосудие", "союзник" и "враг" и "преступление оскорбления величества".

Под частным гражданским правом он понимает свободу каждого сохранять себя в своем состоянии, определяемую указами верховной власти и защищаемую только ее авторитетом.

Правонарушение - результат принуждения кого-либо из граждан (подданных) к претерпеванию того или иного вреда со стороны другого вопреки гражданскому праву или указу верховной власти. Причем правонарушение может иметь место только во взаимоотношениях между гражданами (подданными), но не в отношениях между гражданами и властью: ... никакого правонарушения для подданных не может приключиться от верховной власти, для которой по праву все позволительно; следовательно, оно может иметь место только между частными лицами, которых право обязало не вредить друг другу.

Правосудие есть твердость в воздаянии каждому того, что ему следует на основании гражданского права; неправосудие же есть отнятие у кого-нибудь под видом права того, что ему следует на основании истинного толкования законов. Применительно к правосудию и неправосудию применяют определения "равенство" и "неравенство"; это означает, что лица, разбирающие тяжбы, должны быть нелицеприятными, исходить из принципа всеобщего равенства и защищать право каждого одинаково; богачу не завидовать и бедняка не презирать.

Союзники - люди двух стран, которые с целью избежать той или иной опасности (например, войны) или ради какой-либо выгоды договариваются между собой не приносить вреда друг другу, но, наоборот, оказывать помощь при настоятельной нужде. Такой договор имеет силу до тех пор, пока существует его основание; когда такое основание исчезает, договор, как об этом красноречиво свидетельствует опыт, сам собою уничтожается.

Враг - тот, кто, не являясь жителем данной страны, не признает власти этой страны ни как союзник, ни как подданный (ведь врага государству делает не ненависть, но право; и право страны над тем, кто ни по какому роду договора не признает ее власти, есть то же самое, как и над тем, кто причинил вред; поэтому она может принуждать его по праву или к подданству, или к союзу всяким способом, каким она будет в состоянии).

Преступление оскорбления величества состоит в посягательстве подданного данного государства на присвоение права верховной власти или на передачу его другому лицу.

Проблема соотношения мотивов повиновения подданных государственной власти и инструментальных возможностей государства по принуждению к повиновению: концепция правового ограничения и организации верховной власти

Определив основные понятия своей теоретической конструкции и обосновав положение о демократии как о правовой форме заключения общественного договора, Спиноза констатирует, что демократически осуществляемый принцип перенесения естественного права каждого на власть (на государство) в его полноте является в конечном счете лишь идеальным образцом. Данный принцип - предел, к которому можно и даже необходимо стремиться, однако он всегда во многом останется чисто теоретическим. Дело в том, что человеческая природа всегда в той или иной мере останется непреодолимым препятствием на пути реализации воли верховной власти: ... никогда не будет существовать верховная власть, которая могла бы выполнить все так, как она хочет. Напрасно ведь она приказала бы подданному ненавидеть того, кто его привязал к себе благодеянием, любить того, кто причинил ему вред, не обижаться на оскорбления, не желать освобождения от страха и весьма многое другое подобного рода, что необходимо следует из законов человеческой природы. Это подтверждает и опыт, свидетельствующий о том, в частности, что правительство боится больше, чем своих врагов, тех граждан, которые лишены своего права.

Экскурс

В той же XVII главе Спиноза еще раз возвращается к описанию негативных черт человеческой природы (делая это более подробно и создавая хотя и неполный, но весьма впечатляющий реестр пороков и пагубных страстей) в связи с идеей необходимости сообразования организации власти и реальных побуждений подданных с тем, чтобы обезопасить обе стороны от взаимного произвола. Он пишет: "Разум и опыт весьма ясно учат, что сохранение государства зависит главным образом от верности подданных и их добродетели и душевного постоянства в выполнении приказаний. Но каким образом должно руководить подданными, чтобы они постоянно хранили верность и добродетель, это увидеть не столь легко. Ибо все, как правители, так и управляемые, суть люди, т.е. они склонны вместо труда к наслаждению. А кто только узнал изменчивый характер толпы, того он почти приводит в отчаяние, потому что она управляется не разумом, но только аффектами; она падка на все и весьма легко развращается или алчностью, или роскошью. Каждый в одиночку думает, что он все знает, и хочет всем распоряжаться по своему усмотрению, и каждый считает то или иное справедливым или несправедливым, законным или незаконным постольку, поскольку оно, по его мнению, клонится к его выгоде или вреду; из тщеславия он презирает равных и не терпит, чтобы им управляли; завидуя лучшей славе или счастью, которое никогда не бывает равномерным, он желает зла другому и радуется этому злу. И нет нужды перечислять все. Все ведь знают, какие преступления часто внушают людям (т. е. на какие преступления могут подвигнуть людей. - А. Ч.) отвращение к настоящему положению и желанию новшеств, какие - поспешный гнев, какие - презираемая нищета и сколько они занимают и волнуют их души. Следовательно, предупредить все это и организовать правительство так, чтобы обману не оставалось никакого места, и притом еще установить все так, чтобы все, независимо от склада ума, предпочитали общественное право частным выгодам, это - работа, это - труд. Необходимость, правда, заставила измыслить многое; однако никогда не достигали того, чтобы государство подвергалось опасности от граждан менее, нежели от врагов, и чтобы те, которые правят им, боялись первых менее, чем последних.

Согласно Спинозе, невозможно помыслить совершенно управляемое положение подданных как по вышеперечисленным причинам (неискоренимость своеволия в качестве свойства человеческой природы и опасность, исходящая от бесправия подданных для самих же властей), так и потому, что это открывало бы дорогу произволу, а равным образом и подавлению какой бы то ни было самостоятельной активности членов общества (у Спинозы два последних пункта выступают в сопряженно-слитом виде). "И конечно, - говорит мыслитель, - если бы люди могли быть лишены своего естественного права до такой степени, чтоб впредь они ничего не могли делать помимо воли тех, кто завладел верховным правом, тогда совершенно безнаказанно можно было бы царствовать над подданными самым жестоким образом".

Последний пункт переносит проблему рациональной организации власти в новую плоскость. Речь идет о постановке вопроса о том, до каких пределов простирается право и власть правительства. Поиск ответа на него идет в направлении определения оснований (мотивов) согласования воли подданных с волей властей. Соответствие воли подданного (законодательствующей) воле верховной власти Спиноза называет повиновением (то есть имеется в виду внутренние основания того, что, дополняя лексикон мыслителя, можно было бы назвать законопослушностью по отношению к легитимной власти).

Решая вышеозначенную проблему, Спиноза рассуждает следующим образом.

Он констатирует, что власть правительства заключается не в том, что оно может принуждать людей страхом, но во всем, при помощи чего оно может заставить людей следовать его приказаниям; ведь не основание повиновения, но повиновение делает человека подданным. Ибо на каком бы основании человек ни решил исполнять приказания верховной власти, - потому ли, что он боится наказания, или потому, что он ждет чего-нибудь от этого, или потому, что любит отечество, - он, однако, решает по своему собственному разумению и тем не менее действует по приказу верховной власти.

Последнее тем не менее не означает, что власть может позволить себе индифферентность по отношению к мотивам повиновения подданных. Дело в том, что повиновение только тогда последовательно и безусловно, когда мотивы его моральны. Спиноза пишет: "... повиновение имеет в виду не столько внешнее, сколько внутреннее действие души; и, стало быть, тот больше всего находится под господством другого, кто решает повиноваться другому от искреннего сердца во всех его приказаниях, и, следовательно, тот больше всего удерживает господство, кто царствует над сердцами подданных. Следовательно, коль скоро мотивы должны быть позитивными с нравственной точки зрения, то, очевидно, это означает, что (правовой) инструментарий, употребляемый властью, исключает устрашение как средство стимулирования законопослушности. (Данный вывод Спиноза не формулирует, он существует неявно). Сам же мыслитель выдвигает с целью подтверждения тезиса о бессмысленности упования на страх (как на наиболее эффективное средство достижения повиновения со стороны подданных и поддержания общественного порядка) парадоксальное соображение, которое подчеркивает зависимость властей от состояния умов и лояльности подданных: Если бы наибольшее господство удерживали те, кого больше всего боятся, тогда, конечно, им обладали бы подданные тиранов, ибо тираны их больше всего боятся.

Таким образом, Спиноза, принимая фактически необходимость функционального понимания власти и абсолютизируя ее "право" (если речь идет о демократии), считает, что круг ее инструментальных возможностей ограничен необходимостью приспособления этого инструментария к задаче воздействия на сердца подданных, что одно только и обеспечивает их верность и добродетель, - хотя и не формулирует идею инструментально-правового ограничения, подконтрольности самой власти подданным (т. е. не вводит в оборот принцип, ставший позднее одной из характеристик правового государства); он ограничивается лишь констатацией обратной зависимости авторитета и мощи власти от тех средств, к которым она прибегает, и предпочитает говорить о необходимых уступках подданным со стороны власти. (Спиноза понимает право только как мощь, могущество, ограничение которого связано с опасностью взаимного произвола властей и подданных). Он утверждает: "... хотя над сердцами нельзя так господствовать, как над языками, однако сердца находятся в некотором отношении под господством верховной власти, которая многими способами может добиться, чтобы весьма большое число людей думало, любило, ненавидело и пр. все, что ей желательно. Стало быть, хотя это и не делается по непосредственному приказанию верховной власти, однако, как опыт обильно свидетельствует, это делается благодаря авторитету ее мощи и ее управлению, т.е. благодаря ее праву; поэтому мы без всякого противоречия с разумом можем мыслить людей, которые только сообразно с правительственным правом верят, любят, ненавидят, презирают и вообще охватываются любым аффектом.

Наконец, исходя из вышеперечисленных соображений, Спиноза рассматривает принципы организации власти - то, каким образом должна быть образована правительственная власть, чтобы она ... всегда оставалась прочной. Для этого он вновь обращается к ветхозаветной истории и обнаруживает там следующее. Еврейская теократия сложилась в результате перенесения иудеями своего права на бога по совету Моисея. (Как пишет Спиноза, государство от кончины Моисея пребыло ни монархическим, ни аристократическим, ни народным, но ... теократическим: 1) потому что царским дворцом в государстве был храм, и только по отношению к нему, как мы показали, все колена были согражданами; 2) потому что все граждане должны были клясться в верности Богу, своему верховному судье, которому они обещали во всем безусловно повиноваться, и, наконец, 3) потому что верховный над всеми повелитель, когда в нем была нужда, никем, кроме одного Бога, не был избираем). Это одновременно означало обет безусловного повиновения божественной воле, признание божественного права, утверждаемого в пророческом откровении (хотя на деле евреи безусловно сохранили право власти). Тем самым сложилась ситуация, подобная той, которая существует в рамках демократического способа управления (т. е., употребляя несвойственное самому Спинозе словосочетание, правомерно определение еврейской теократии как теократии демократической). Это так, поскольку ветхозаветная история складывалась следующим образом.

Экскурс

Отрицательный опыт теократии.

1. Изначально все иудеи в рамках заключенного с богом союза оказались равными в своем праве принимать и толковать законы и имели равный доступ к власти (все, подобно как в демократии, отказались от своего права и единогласно заявили: "Все, что Бог скажет ... сделаем"); затем, однако, испугавшись гласа божия, они передоверили это право Моисею.
2. В дальнейшем происходит своего рода "разделение властей". Моисей, избранный народом, не назначил преемника; народ же, обязанный повиновением богу, лишившись того, кто должен был сообщить ему божественную волю, не мог и избрать того (тех), кто наследовал бы Моисею. Поэтому государство евреев не могло быть названо ни народным, ни аристократическим, ни монархическим, оно было государством теократическим. В этом государстве право толкования законов и сообщения ответов Бога было у одного, а право и власть управления государством по законам, уже изъясненным, и ответам, уже сообщенным, было у другого. С одной стороны, радением всего народа был построен храм, который стал общественным местом совета с богом; эта функция была поручена левитам и верховному первосвященнику и передавалась по наследству. С другой, левиты и верховный первосвященник были совершенно отстранены от общественной власти. Эта власть принадлежала военачальнику, который один имел право спрашивать совета у бога при новых обстоятельствах, - но через верховного первосвященника, - и затем узаконивать эти советы, избирая средства к их исполнению. В целом же власть верховного первосвященника и военачальника была ограниченной, а сами они были служителями: последний не мог сам спрашивать совета у бога, первый не мог, как Моисей, обращаться к богу за советом самостоятельно, а только по просьбе полководца. Войско же давало клятву верности не верховному первосвященнику и не военачальнику, но самому богу (оно поэтому называлось у евреев войском или отрядами Бога, а Бог, наоборот, - Богом воинств, и по этой причине в больших сражениях, от исхода которых зависели или победа или поражение всего народа, ковчег завета шествовал в середине войска, чтобы народ, видя как бы присутствие своего царя, сражался изо всех сил).
3. Государственная организация евреев, по мнению Спинозы, представляла собой нечто вроде конфедерации. После того как 12 колен (за исключением колена Левия, выполнявшего священнические функции) разделили земли государства хананеян на 12 частей и распределили их между собой по жребию, различные колена должны были считаться не столько согражданами, сколько союзниками: в отношении Бога и религии они, конечно, должны были, конечно, считаться согражданами; но в отношении права, которое одно колено имело над другим, только союзниками; почти так же (если не считать общий храм), как высокомощные Соединенные нидерландские штаты. Ибо деление общего предмета на части означает не что иное, как то, что каждый уже один владеет своею частью, а остальные отступились от права, которое они имели на ту часть.
4. Наконец, еврейское государство эффективно сдерживало как управляемых, так и управлявших, не позволяя первым превратиться в мятежников, вторым - в тиранов. К такого рода механизмам сдерживания Спиноза относит следующие.

В части сдерживания вождей:

1. Право толкования закона принадлежало только левитам, что не позволяло правителям прикрыть видимостью права любой неблаговидный поступок, к чему обыкновенно они стремятся и чего легко достигают, в том случае, когда они обладают прерогативой толкования закона (т. е. когда право является узаконенной волей правителя); поскольку же народ специально изучал законы, то одним из наиважнейших условий авторитета вождей было их стремление управлять по предписанным и достаточно ясным для всех законам.
2. Войско было народным ополчением, и свобода воинов-сограждан сдерживала произвол вождей, поскольку воины сражались не ради славы полководца, но ради самого бога.
3. Вождей соединяла между собой исключительно одна только религиозная связь; по этой причине не существовало препятствий для солидарной борьбы их всех с тем из них, кто осмеливался нарушить закон: остальные считали его врагом и могли по праву подавить.
4. Значимость духовной власти пророков, которая могла быть противопоставлена власти вождя в случае нарушения им справедливости: пророк, легко убедив угнетенных в подлинности своей миссии самыми незначительными знамениями, получал в их глазах право повелевать, как Моисей, именем Бога, ему одному открывшегося, а не только по указанию первосвященника, как вожди; в противном же случае препятствием к самозванному пророчеству служила процедура судебного испытания праведности жизни претендента на пророческий статус и соответствия его пророчеств вероучению и законам; если выявлялись несоответствия, то претендента легко можно было по праву осудить на смерть, тогда как подтверждение искомого статуса осуществлялось только благодаря авторитету и свидетельству вождя.
5. Вожди не были родовой знатью, но получали право на управление, благодаря уважению к их доблести и возрасту.
6. Вожди и войско (гражданское ополчение) были единодушны в своем стремлении к войне только ради мира, а не ради самой войны именно потому, что они были согражданами.

В части сдерживания народа:

1. Государство евреев было основано на "твердыне благочестия": ... после того как они перенесли свое право на Бога и уверовали, что их царство есть царство Бога и что только они - сыны Божии, а остальные народы - враги Бога, к которым поэтому они были исполнены самой ожесточенной ненависти (ибо верили, что и это благочестиво, смотри Псал. 139:21,22), то для них ничего отвратительнее быть не могло, чем клясться в верности какому-нибудь чужеземцу и обещать ему повиновение; и они представить себе не могли большего бесчестия и чего-нибудь более гнусного, чем предательство отечества, т.е. самого царства Бога, перед которым они благоговели, - в том числе и потому, что поклонение Богу, к чему они всегда были обязаны, дозволялось совершать только в одном отечестве. Таким образом, любовь евреев к отечеству и фанатичная ненависть к его врагам были формой благочестия (говоря современным языком, родовая религия, став основой теократического государства, вызвала к жизни сакрализованный этноцентризм как ведущий принцип гражданской психологии).
2. В равной мере прочность государства обеспечивалась действием расчета выгоды, составляющей жизненный нерв всех человеческих действий, ибо нигде граждане не владели своим имуществом с большим правом, чем подданные этого государства, которые с князем имели равную часть в земле и пашне и где каждый был вечным господином своей части; ибо если кто-нибудь, принуждаемый бедностью, и продавал свое поместье или поле, то с наступлением юбилея оно должно было вновь восстановиться за ним; подобным образом были сделаны и другие постановления для того, чтобы никто не мог быть лишен своих недвижимых имуществ.
3. Проблема конфликтов между бедными и богатыми смягчалась тем, что религия вменяла в обязанность любовь к ближнему, согражданину (эта обязанность должна была соблюдаться с величайшей богобоязненностью, дабы иметь в своем Боге милостивого царя).
4. (Социальное) неравенство как источник гражданских раздоров компенсировалось тем, что никто не служил равному себе, но только Богу (т. е. равенством религиозным).
5. Религиозное воспитание и жесткая регламентация всей жизни предполагали формирование у граждан величайшей дисциплины послушания: они должны были делать все на основании определенного предписания религиозного закона. В результате подобной практики каждый, по словам Спинозы, с радостным и благоговейным (т. е. преисполненным одновременно любви и удивления) сердцем желал не запрещенного, но предписанного.
6. Теократия обладала безусловным авторитетом в глазах подданных еврейского государства: ведь никто не смел высказывать суждений о божественных вещах, но они должны были, нисколько не советуясь с разумом (выделено мною. - А. Ч.), повиноваться всему, что им приказывалось на основании авторитета божественного ответа, полученного в храме, или закона, установленного Богом. В свою очередь строгая законопослушность, повиновение безусловному авторитету религиозных предписаний позволяли власти не опасаться народного ропота и предрассудков.

Что же, по мнению Спинозы, послужило причинами разрушения государства, имевшего столь прочные основания? Почему евреи столько раз отпадали от закона, почему столько раз они были порабощаемы и почему, наконец, государство могло быть совершенно уничтожено?

Спиноза называет комплекс причин, отсылая к тексту Ветхого Завета.

Речь идет прежде всего о провиденциальной причине - воле бога к отмщению евреям.

Называемая некоторыми естественная причина, упорство (в мятежной склонности? - А. Ч.) как природное свойство народной психологии, национального (этнического) характера ложна, поскольку природа создает не нации, но индивидуумов. Индивидуумы же разделяются на нации только вследствие различия в языке, законах и усвоенных нравах; и только последние два фактора, т.е. законы и нравы, приводят к тому, что каждая нация имеет особенный характер, особенное положение и, наконец, особенные предрассудки. Поэтому Спиноза заключает, что ссылаться следует не на природное свойство нации, а на нравы и законы. Но если последние установил сам бог, то причина - в нем (!), а точнее, в том, что он осуществил некий план мщения, - но не за несоблюдение своих установлений, а, следуя логике Писания, за более раннее прегрешение, в свете чего сами установленные законы содержали в себе принцип мщения, были изначально недоброкачественны. Спиноза пишет: "Итак, если бы допустить, что евреи более остальных смертных были упорны, то последнее должно было бы поставить в вину законам или усвоенным нравам. И конечно, верно то, что если бы Бог хотел, чтобы их государство было более долговечным, то Он иначе установил бы права и законы и научил бы другому способу управления народом, поэтому, что иное мы можем сказать, кроме того, что они прогневили своего Бога не только, как говорит Иеремия (32:31), с основания города, но уже с установления законов? Об этом и Иезекииль (20:25-26) свидетельствует, говоря: "И я дал им учреждения недобрые и права, с которыми они не могли бы жить, и я осквернил их в их собственных приношениях ... чтобы разорить их, дабы они знали, что Я - Иегова"" Далее Спиноза поясняет, комментируя слова Иезекииля, что речь идет о передаче левитам священнических функций после того, как все, кроме них, поклонились тельцу. Спиноза заключает: "И я не могу достаточно надивиться тому, что в душе Небожителя было столько гнева, что Он самые законы, имеющие всегда целью только честь, благо и безопасность всего народа, дал с намерением отмстить за Себя и наказать народ, так что законы оказались не законами, т.е. благом для народа, но скорее наказаниями и мучениями.

Интерпретация Спинозой плана божественного отмщения сводится далее к тому, что этот план осуществляется как деградация нравственных устоев жизни еврейского государства.

Бог предсказывает Моисею, что народ Израиля отпадет от божественного культа: Ведь знаю, - говорит поэтому Моисей народу Израиля, - я твою мятежность и твое упорство. Если, пока Я с вами жил, вы были мятежниками против Бога, то гораздо более вы будете ими после Моей смерти. Поэтому не удивительно, по словам Спинозы, что в мирное время, когда явные чудеса прекратились, и не было людей с выдающимся авторитетом ... дух народа начал слабеть и, наконец, отпал от культа; отсюда большие перемены и большая распущенность во всем, роскошь и леность, благодаря которым все стало приходить в худшее состояние, пока они, часто порабощаемые, совершенно не нарушали божественного права и не захотели смертного царя, так, чтобы царским жилищем в государстве был бы не храм, но дворец.

Таким образом, вкратце объяснение причин гибели еврейского государства сводится у Спинозы к следующему: отвержение евреями бога (поклонение тельцу) стало причиной отверженности евреев - по причине провиденциального заложения в проект их государственного устройства принципа его деградации, реализующего план божьего отмщения избранному народу.

Если же говорить об основаниях, поддающихся рационализации, то Спиноза называет в качестве одной из главных причин извращение исходной теократической модели: первосвященники во Втором царстве получили власть постановлять решения и управлять делами государства; для того же, чтобы эта власть была вечной, они присвоили себе княжеское достоинство и, наконец, пожелали называться царями (тогда как в Первом государстве никакие декреталии не могли исходить от священника); после этого каждый из них начал искать личной славы, определяя все первосвященническим авторитетом и делая ежедневно новые постановления относительно церемоний, веры и всего прочего; они хотели, чтобы эти постановления были не менее священны и не менее авторитетны, чем законы Моисея; и вследствие этого религия смахивала на пагубное суеверие, и истинный смысл и толкование законов были извращаемы; и, наконец, первосвященники, пролагая себе путь к княжескому достоинству и желая привлечь к себе народ, приспосабливали Писание к дурным нравам последнего.

Все это означает, что опыт теократии как того, что имеет иррациональное основание, отрицателен. Спиноза считает неоправданным желание подражать ветхозаветным евреям в политическом отношении. К тому же форма власти, существовавшая в Первом государстве? - только для тех, кто желает обособиться и вести изолированный, замкнутый образ жизни, но отнюдь не для тех, кому необходимо иметь общение с другими, - то есть он архаичен и неприемлем в современном мире (построенном на отношениях обмена). Этот опыт тем не менее поучителен, поскольку демонстрирует пагубность для государства следующих моментов.

1. Наделения священнослужителей политической властью.
2. Введения законов о мнениях и преследования за них; ведь царская власть всего жесточе там, где мнения, составляющие право каждого, которым никто не может поступиться, считают за преступление; как раз там, где это имеет место, обыкновенно больше всего царит ярость народа (поэтому весьма важно для обеспечения безопасности государства полагать благочестие и исповедание религии только в делах... а в остальном предоставить каждому свободное суждение).
3. Произвольного, не согласующегося с устоявшимися обычаями народа введения новой формы правления, как это было с царством у евреев. В целом же Спиноза фактически выступает как сторонник принципа отделения церкви от государства и формулирует требование предоставления одной только верховной власти права решать, что законно или незаконно. Спиноза в этой связи обосновывает право верховной власти на определение параметров внешнего религиозного культа. "Итак, - пишет он, - справедливость, и абсолютно все правила истинного разума, а следовательно, любовь к ближнему получают силу права и заповеди только от государственного права, т.е. только от решения тех, которые имеют право повелевать. И так как ... царство Божие состоит только в праве справедливости и любви ... то отсюда следует то, что ... Бог никакого владычества над людьми не имеет иначе как только через тех, которые обладают властью; и все равно ... получили ли мы религию посредством естественного света или пророческого откровения ...".

Тем самым Спиноза считает доказанным, что политическая (и религиозная) свобода не противоречит подлинному благочестию и обеспечивает безопасность общества. Наоборот, насильственное правление, посягающее на умы и узурпирующее право подданных, предписывая каждому, что он должен принимать как истину и отвергать как ложь и какими мнениями ... ум каждого должен побуждаться к благоговению перед Богом, нарушает справедливость и создает грозный источник опасности. Такая позиция еще мыслима для монархического правления, но она исключена для государства демократического, управляемого коллегиально большей частью народа. И хотя верховные власти вправе выступать в роли верховного истолкователя благочестия, тем не менее они никогда не будут в состоянии заставить людей не высказывать суждения о каких-нибудь вещах сообразно с их собственным образом мыслей и соответственно не испытывать того или иного аффекта. Коль скоро каждый по величайшему праву природы есть господин своих мыслей, то, не рискуя весьма серьезными отрицательными последствиями, невозможно добиваться, чтобы люди ничего не говорили, иначе как по предписанию властей. Наоборот, исходя из установки на поддержание безопасности следует дать эту свободу каждому. Ведь в государстве каждый поступился только правом действовать по собственному решению, а не правом рассуждать или судить о чем-либо.[73]

Да и само государство имеет целью человеческую безопасность: ... конечная его цель заключается не в том, чтобы господствовать и держать людей в страхе, подчиняя их власти другого, но, наоборот, в том, чтобы каждого освободить от страха, дабы он жил в безопасности, насколько это возможно ... Цель государства ... не в том, чтобы превращать людей из разумных существ в животных или в автоматы, но, напротив, в том, чтобы их душа и тело отправляли свои функции, не подвергаясь опасности, а сами они пользовались свободным разумом и чтобы они не соперничали друг перед другом в ненависти, гневе или хитрости и не относились враждебно друг к другу. Следовательно, цель государства в действительности есть свобода (выделено мною. - А. Ч.). Примером возможности существования свободы мнений, когда выражение открыто противоположных точек зрения не наносит взаимной обиды, по словам Спинозы, может служить Амстердам: "... в этой цветущей республике и великолепном городе все, какой бы нации и секты они ни были, живут в величайшем согласии и, чтобы доверить кому-нибудь свое имущество, стараются узнать только о том, богатый он человек или бедный и привык ли он поступать добросовестно или мошеннически. Впрочем, религия или секта нисколько их не волнует, потому что перед судьей она нисколько не помогает выиграть или проиграть тяжбу; и нет решительно никакой столь ненавистной секты, последователи которой (лишь бы они никому не вредили, воздавали каждому свое и жили честно) не находили бы покровительства в общественном авторитете и помощи начальста. Когда однажды в спор между ремонстратами и контрремонстратами вмешались официальные власти, тогда подтвердилось правило, согласно которому введение законов, регулирующих религиозные взгляды и призванных прекратить споры, не столько их прекращают, сколько разжигают и не столько исправляют людей, сколько их раздражают.

Итоги

Таким образом, целью государственного устройства, согласно мыслителю, должна быть свобода - прежде всего свобода политическая и религиозная. Свобода - главная исследовательская тема Спинозы. Основание свободы - разум, источник личной автономии и правоспособности, своеправия. (Именно разум обеспечивает, согласно Спинозе, универсальную способность естественного - из природы - познания вечных божественных законов и повиновение как основу добродетели - в параллель с верой, базирующейся на Писании). В "Политическом трактате" Спиноза жестко увязывает суверенитет и мощь государства со свободой человека: общим условием, основанием и для первого и для второго является главенство разума. К такому выводу приводит следующее рассуждение.

Спинозой задаются следующие исходные характеристики политической, или гражданской жизни. Согласно Спинозе, гражданское состояние - результат наличия любой верховной власти; государство (civitas) - совокупное тело этой верховной власти; общие дела верховной власти - дела правления (res publica); граждане - все те, кто по праву пользуются всеми выгодами государства; подданные - тот же круг людей, поскольку они должны подчиняться государственным законам.

Право верховной власти, ее правоспособность (своеправие) - естественное право; но оно не определяется мощью каждого в отдельности, а соответствует совокупной мощи народа (народ - единое целое, руководимое как бы единым духом): у государства столько права, сколько мощи (выделено мною. - А. Ч.). Поэтому степень своеправия отдельного гражданина обратно пропорциональна степени могущества государства: каждый гражданин только тогда действует по праву и по праву обладает чем-либо, когда может защищать это с общего решения государства, согласно государственному установлению. В противном случае, если каждому из граждан дать власть жить по своему усмотрению, государство разрушит само себя, все вернется в естественное состояние.

Итак, Спиноза утверждает, что государственная власть делает необходимым подчинение общему для всех правопорядку. Это означает, что в основе правомочности действий каждого гражданина лежит санкция (общее решение) государства. Однако сказанное не означает ни в коей мере того, что Спиноза конструирует зависимость человека от государства - как что-то чуждое природе самого человека, носящее характер тотального принуждения. Речь идет лишь о правопорядке - как о том, что исключает произвол отдельного лица, но отнюдь не предполагает ни насильственного произвола властей, ни сомнения в необходимости автономного определения индивидом своих жизненных целей (смысловых оснований собственных действий) и самодеятельного их достижения. Мощь - своеправие государства - не должна превращаться в произвол и насилие по отношению к гражданам по следующим основаниям.

Во-первых, естественное право каждого в гражданском состоянии не прекращается; ведь человек и в естественном, и в гражданском состоянии действует по законам своей природы и сообразуется со своей пользой; он побуждается страхом или надеждою (выделено мною. - А. Ч.); поэтому различие естественного и гражданского состояний в данном отношении состоит лишь в том, что в состоянии гражданском все боятся одного и того же и для всех одна и та же причина безопасности и общий уклад жизни; иначе говоря, речь идет о том, что условием возможности самого правопорядка является не механически-принудительная нивелировка отдельных воль, а рациональная (сверхсубъективная) значимость для каждого той единой для всех пользы, которую он извлекает из установления гражданского порядка: гражданское состояние устанавливается по естественному ходу вещей и во избежание общих бед. Но при этом каждый самостоятельно, по своему усмотрению (руководствуясь собственными мотивами) повинуется нормам государственной жизни и приказам государства - потому ли, что боится его мощи, или потому, что ценит свое спокойствие. Тем самым право образует своего рода внешний порядок свободы - безопасности для всех граждан, и такому порядку должен быть подчинен каждый из них. В этом и только в этом смысле каждый гражданин не своеправен, но подчинен праву государства; в этом же и только в этом смысле каждый гражданин обязан исполнять приказы государства, хотя бы он и считал их несправедливыми. В таком гражданском (правоподчиненном) состоянии, как уже можно было понять, нет ничего, что бы противоречило естественному разуму и его императивам: так как разум не учит ничему вразрез с природой, то, следовательно, здравый разум не может повелевать, чтобы каждый оставался своеправным, доколе люди подвержены аффектам (выбирать из двух зол меньшее - закон разума). Таким образом, как утверждает Спиноза, "чем более человек руководится разумом, т.е. чем более он свободен, тем неуклоннее будет он блюсти право государства и исполнять приказы верховной власти, коей он подданный".

Во-вторых, коль скоро нормативность разума универсальна, то ее действие распространяется и на государство (это принципиально новый в сравнении с Гоббсом момент). Точно так же как и то, что человек является наиболее мощным и своеправным, если он руководствуется разумом, равным образом и государство будет наиболее мощным и своеправным, если оно зиждется на разуме и направляется им. Именно обязательность рационально-правовых ограничений для государственной власти создает условия для единства народной воли, о котором речь шла выше: право государства определяется мощью народа, руководимого единым духом. Но такое единение душ может быть представлено только в том случае, если государство будет более всего стремиться к тому, что здравый разум признает полезным для всех людей.

В-третьих, за рамки своеправия государства выходит все то, к выполнению чего никто не может быть побужден ни наградами, ни угрозами. Государство, следовательно, не имеет права своевластно распоряжаться ни религиозной совестью человека, ни его мыслью, ни его естественными побуждениями; (ведь мы не можем принять под влиянием угроз или в надежде на вознаграждение ни истины веры, ни истины разума, а также равным образом и то, что нам "следует" любить или ненавидеть). Государство не имеет права навязывать человеку определенный строй мысли и чувств и не может требовать от него, чтобы он пытал себя, чтобы убивал своих родителей, чтобы не пытался избежать смерти и тому подобное.

В-четвертых, поскольку, как замечает Спиноза, не все совершающееся по праву совершается наилучшим образом (не одно и то же по праву властвовать ... и властвовать наилучшим образом), постольку необходимо рассмотреть вопрос о наиболее эффективном состоянии верховной власти. Ответить на данный вопрос можно, исходя из цели гражданского состояния; в свою очередь, эта цель есть ничто иное как мир и безопасность жизни (ведь гражданское состояние, которое не устранило причин восстаний, в котором всегда следует опасаться войны и в котором, наконец, часто нарушаются законы, немногим отличается от естественного состояния, где каждый живет по собственному усмотрению, подвергая большой опасности свою жизнь). Применительно к данной цели проясняется ряд условий, ограничивающих произвол властей и предполагающих необходимость гражданской свободы. В число такого рода условий входит следующее.

1. Страх - неэффективная причина подержания гражданского мира. Мир - не отсутствие войны, но результат добродетели, твердой и сознательной воли к повиновению закону, к исполнению того, что должно совершаться в силу общего решения государства. Поэтому, по словам Спинозы (и здесь он вступает в прямую полемику с Гоббсом), государство, в котором мир зависит от косности граждан, которых ведут, как скот, лишь для того, чтобы они научились рабствовать, правильнее было бы назвать безлюдной пустыней, чем государством. Вот почему, когда речь идет о согласной жизни граждан, как о жизни наилучшей, имеется в виду не простое физическое (физиологическое) существование, но осмысленная, преисполненная духовного содержания жизнь. Спиноза подчеркивает это, говоря о том, что он подразумевает под гражданской жизнью жизнь человеческую, которая определяется не только кровообращением и другими общеживотными функциями, но преимущественно разумом, истинной добродетелью и жизнью духа.
2. Вышеназванной цели гражданского состояния, согласно Спинозе, соответствует только та власть, которая устанавливается свободным народом, а не приобретается над народом по праву войны. Свободный народ руководствуется прежде всего надеждой и стремится к улучшению своей жизни; покоренный же народ, пребывая в рабском состоянии, подвластен прежде всего страху и стремится лишь избежать смерти.

В целом содержание понятия "свобода" у Спинозы отразило две основные тенденции. С одной стороны, личная свобода человека (его автономия в выборе жизненных целей) признается его неотчуждаемым правом, с другой, для Спинозы, как и для других мыслителей послереформационной эпохи, крайне значимо стремление к ограничению свободы-произвола, вполне оправданное в силу тех негативных тенденций, которые в полный голос заявили о себе в данную эпоху как время позднефеодального милитаризма и усобицы.

Интерпретация: Э.Ю. Соловьев отмечает, что ситуация гражданской междоусобицы, последовавшей за Реформацией, оказала огромное влияние на государственно-правовые теории нового времени. Все заслуживающие внимания политические мыслители этого периода ставят во главу угла задачу скорейшего устранения бедственного состояния "анархии", а потому высказываются в защиту сильной, единой и стабильной государственной власти.

Спиноза, как и Гоббс, находит выход из положения благодаря разграничению и противопоставлению естественной свободы и свободы гражданской. Оба мыслителя при этом считают "ценой" перехода от естественного к гражданскому состоянию отчуждение своеправия индивида. Однако и Гоббс, и Спиноза вовсе не склонны к безусловной абсолютизации государства, его правомощности. Первый ограничивает государственный произвол "естественным законом". Второй, как было показано выше, еще более последователен и радикален в такого рода ограничении. Конструирование гражданского измерения свободы отражало опыт вызревания общительности нового цивилизационного типа - общения помимо и поверх традиционных связей и отношений личной зависимости, опыт кристаллизации новой коммуникации, построенной на меновых основаниях (универсализации ситуации открытого обмена).

Интерпретация: Еще протестантизмом была санкционирована и фиксирована именно такая конструкция социообразующей мотивации (миропреобразующий активизм), которой соответствовало открытое пространство обмена. В самом деле, отмена нормативно-сдерживающей и обязующей силы традиционных авторитетов, перенесение точки опоры всей конструкции социально-ответственного поведения на рефлексивную совесть отнюдь не означает утраты значимости общения, но ведет к формированию общенческого импульса помимо узких интересов локальной общины: если отменяется авторитет первосвященника и клира, то мы оказываемся перед лицом жесткой необходимости удостоверения и подтверждения подлинности собственного вероисповедального опыта через обмен этим опытом с единоверцами и сверку его с духовным прочтением Писания; а правильность такого прочтения, в свою очередь, немыслима без сопоставления с результатами осмысления содержания данного текста другими.

Безопасное пространство такого общения, в котором один индивид мог не опасаться другого и не подчиняться ему (так как они одинаково подчинены норме закона), и конструируется Гоббсом и Спинозой как пространство гражданского общения, как санкционированное правом и совпадающее с подлинным, рациональным интересом самого человека упорядоченное проявление свободы. Именно в этом безопасном пространстве отвоевывает свое место "право на жизнь" - не просто как право на элементарное физическое существование, но как безусловное право на "достойную жизнь", что получает отчетливое выражение в государственно-правовой концепции Спинозы и у Джона Локка.