Возрождение и эпоха ранних буржуазных революций

5.3. Томас Гоббс. Проблема основания нормативности гражданского порядка и права

Философия языка и политическая теория: язык и "политическое общество" как искусственно-договорные образования

В широком смысле слова можно сказать, что Гоббс (1588-1679 гг.) исходит из нетрадиционной концепции общества и человека; он - в противоположность античной и средневековой традиции - понимает общество как искусственное образование.

Интерпретация: До нового времени понятие "общество" растворялось в "естественных" связях людей. В античности - в рамках гражданской общины (полиса), представлявшей собой сумму освященных традицией общностей, объединенных родством, дружбой, гражданскими обязательствами. В средние века - в системе вертикальных и горизонтальных отношений, в иерархии служений, с одной стороны, и в общинно-корпоративных связях подобных с подобными и равных с равными, с другой; это предопределяло социо- и антропоморфный характер самого понятия, а также его архаизм и конкретный полиморфизм. У Гоббса же происходит глубокая трансформация понятия "общество". Природа (естественная необходимость) перестает рассматриваться как основание объединения людей в сообщества; он критикует традиционную точку зрения на человека как "животное, от рождения склонное к жизни в обществе" (Гоббс Т. Избранные произведения: в 2 т. Т. 1. М., 1965. С. 299). Задача политической философии Гоббса - рационально сконструировать то, что он называет "гражданским обществом" (или "государством"), как особое состояние, противоположное существующему, которое характеризуется политической и религиозной смутой, отсутствием гарантий свободы, сохранности собственности и безопасности самой жизни. Понятие общества утрачивает субстантивированный, ценностно-телеологический характер и становится рационально-правовым (на смену идее ценностного совершенства приходит функциональное понятие безопасности жизни и собственности). "Гражданское общество", возвышается над отдельными сообществами, союзами и собраниями, которые не могут быть "ни большими, ни длительными", и является условием последних. Оно состоит не из сообществ и сословий, а из однородных индивидов, образующих - посредством договора - гражданский союз подданных. - Ср.: Riedel M. Gesellschaft, Gemeinschaft // Geschictliche Grundbegriffe. Historisches Lexikon zur politischen-socialen Sprache in Deutschland. Bd. 2. Stuttgart; Klett, 1974. S. 814-815.

Гоббс рассуждает следующим образом. Образцом точного и достоверного знания для него является математика. Но где источник ее достоверности? Такой источник он усматривает в точных определениях ее аксиоматических основоположений: Свет человеческого ума - это вразумительные слова, однако предварительно очищенные от всякой двусмысленности точными дефинициями.. Данная аксиоматически-дедуктивная модель, в свою очередь, служит для мыслителя источником конвенционализма в понимании им языка (главной скрепы общности, общества) и социальной коммуникации в целом.

Интерпретация: Гоббс выстраивает строгую (научную) дедуктивно-аналитическую теорию - также как и Декарт. Декарт, по словам Гуссерля, "ориентировался на идеал определенной науки - геометрии, или математического естествознания ... Для Декарта само собой заранее разумелось, что универсальная наука имеет вид дедуктивной системы, все здание которой должно опираться на аксиоматический фундамент, служащий основанием дедукции" (Гуссерль Э. Картезианские размышления. СПб., 1998. С. 58). Отечественные исследователи, характеризуя форму мышления новоевропейского рационализма в целом, отмечают следующие ее черты (эта схема может служить для нас обобщающей моделью понимания рационалистической методологии в области политической теории нового времени). Классический рационализм воспроизводит "в терминах деятельности (еще точнее - в формах некоторого деятельного бытия, которое проявляет, "ведет себя" аналогично тому, что самосознательно создается человеком на рациональных основаниях, наглядно и непрерывно связывающих цель и средство, результат и действие, реализацию и замысел)"; "для него не существовало чисто натуральных данностей, неизвестно откуда взявшихся и принимаемых просто по освящению традицией или коллективно-прагматистскими представлениями, - во всех подобного рода случаях (даны ли они через примитивные мифологии, космологические конструкции, религии откровения и провидения или же магические и алхимические рецепты) речь могла идти лишь о натуральной видимости явлений и отношений, с которых мысль должна была срывать эту маску". Уже начиная с Возрождения для пояснения строения предметов природы пользуются чаще всего образом "артефакта" - искусственного произведения рук и ума человека (Гассенди, например, прямо утверждал, что природные вещи исследуются нами так же, как вещи, творцами которых мы являемся). Представление о рациональной упорядоченности мира обусловило такую интерпретацию физического следования, согласно которой действие вытекает из причины с такой же необходимостью, с какой из сущности треугольника вытекает равенство суммы его углов двум прямым. Изображение связи вещей должно, следовательно, включать в себя как можно больше элементов демонстративного, дискурсивно-аналитического развертывания очевидностей (еще Ф. Бэкон описывает практику такого обращения с опытом, при котором в нем выделяются образования сознания, могущие получить операциональное правило конструкции и контролируемо воспроизводиться субъектами); отсюда "своеобразное "помешательство на геометрии", свойственное в той или иной мере всему мышлению". Соответственно любое предметное представление должно быть перестроено, "очищено" и уточнено - рассмотрено "из некоторого абсолютного ... пункта "безусловной очевидности", откуда предмет и акт мысли, объект и субъект видятся как нечто тождественное" (Декарт превратил данную установку в сознательный принцип). В мысли нового времени применимость такого рода конструкций не ограничивается только теоретико-познавательными рамками, но распространяется на анализ различных сфер человеческой деятельности (социальной, экономической, политической, культурной, нравственной и т.д.) - на анализ рациональных оснований человеческих действий. Именно с этим обстоятельством связано новое прочтение и универсализация античной теории "общественного договора": социальные философы и экономисты, антропологи, моралисты, представители теории "естественного права" полагают, что действительные социальные отношения должны быть реализацией рациональных отношений сознания, или "рационально понятого интереса"; общественное устройство рассматривается как продукт общественного договора; "знаки языка, денежные эквиваленты продуктов труда и т.д. - как принимаемые по соглашению ... изобретения человеческого ума". Одновременно, коль скоро "все объективно сущее (будь то скрытые от непосредственного наблюдения свойства природных объектов или содержание устанавливаемых между индивидами отношений, предметы потребностей ...) есть выполнение заведомо понятного ... рассчитанного на рациональное постижение рационального порядка", то предполагалось, что "эта естественная прозрачность отношения познающего субъекта к "сущностям" в принципе всегда уже налицо и может быть лишь "затемнена" невежеством или обманом". Описанная форма мышления обобщенно выразила внутренний мир личности нового времени, вовлеченной в экспериментальное опытное исследование, в рациональное строительство общественной жизни и межиндивидуальных отношений. Вместе с тем, фиксируемый теорией нового времени в качестве нормативно заданного образца поведения стандарт, согласно которому каждый человек, опираясь на свой "естественный разум", сам способен понять, как он должен поступать, коренится в двух обстоятельствах. Во-первых, "социальное поведение и историческое действие вообще принимают вид свободной манифестации "чистого", беспредпосылочного сознания" (личная автономия, суверенность, самим индивидом осуществляемый контроль становятся всеобщей формой поступков); в условиях раннего капитализма агенты социальной жизни действительно связаны между собой и с общественным целым через свой "разумный", "рационально-понятый" частный интерес и способность суждения, а общественные структуры, "с одной стороны, запрашивают "разумного индивида" (содержат в себе своего рода презумпцию способности самостоятельного суждения), а с другой - еще не предполагают никакой направленной организации сознания, оставляют индивидов на уровне стихийного познания их положения, лишь в конечном итоге, суммарно кристаллизующегося вокруг решающих экономических и классовых интересов". Во-вторых, в этом обществе "отсутствуют и развитые общественные применения знания, отсутствует какая-либо система социальной его организации вокруг тех или иных практических целей, - производство знания остается в этом смысле на периферии реального экономического развития, практикуется обществом ... в качестве "роскоши", а это обеспечивает определенную независимость самому агенту познания": свободная, беспрепятственная духовная деятельность, суверенность мышления "кажется чем-то естественно данным ... вытекающим из истинной природы человека". (См.: Мамардашвили М. К., Соловьев Э. Ю., Швырев В. С. Классика и современность: две эпохи в развитии буржуазной философии // Философия в современном мире. М., 1972. С. 37-49).

Определения же, согласно Гоббсу, есть функция человеческой речи, состоящей из слов; умение правильно пользоваться словами относится к языковому опыту, источником которого является разум, способность мышления. Но каждый знает, как расплывчаты и скоропреходящи мысли людей и как случайно их повторение. Поэтому упорядоченное представление о каком-либо множестве объектов чувственного и интеллектуального познания невозможно без особого рода вспомогательных средств - "чувственных объектов воспоминания", которые служат запечатлению и воспроизведению чувств и мыслей, а также их порядка. Такого рода объекты Гоббс называет метками. Но метки как таковые имеют чисто субъективное значение. При помощи меток можно зафиксировать в памяти ряд собственных мыслей, но нельзя сообщить их; они непригодны как средство общения, обмена мыслями. Поэтому дополнительно вводятся понятия знака и имени. Знак - это такая метка, при помощи которой мысли одного человека могут быть сообщены и разъяснены другим. Знаками друг друга нам служат обычно вещи, следующие друг за другом, поскольку мы замечаем, что в их последовательности существует известная правильность. Так, темные тучи служат знаком предстоящего дождя, а дождь - знаком предшествовавших темных туч.

Гоббс дает следующее определение речи и имени на основе сказанного. Если, говорит он, издаваемые людьми звуки так связаны, что образуют знаки мыслей, то их называют речью, а отдельные части речи - именами; имя - слово, произвольно выбранное нами в качестве метки, чтобы возбуждать в нашем уме мысли, сходные с прежними мыслями; если же имя употреблено в предложении, высказанном кем-либо другим, то оно служит признаком того, какие мысли были и каких не было в уме говорящего. Имена так же, как и метки, и знаки произвольны, искусственны: недопустимо думать, будто имена вещей вытекают из их природы. Даже те имена отдельных вещей и животных, которые были даны богом, установлены божественным произволом; да и то после постройки вавилонской башни они были забыты и заменены новыми, произвольно изобретенными. В целом же и слова обыденной речи, и понятия науки (как и все языки) искусственны. Общезначимый смысл им придает конвенция, договор.

Дедукция понятия гражданского общества и исходные понятия политической теории Гоббса

Понимание гражданского общества у Гоббса (по его работе "О гражданине" - "De cive", 1642 г.) построено по той же модели, что и теория познания и, в частности, его лингвистическая философия как раздел последней: гражданское общество, согласно мыслителю, - такое же искусственное, конвенциональное образование, как и язык. Для того, чтобы понять, как и почему оно создается, необходимо обратиться к понятию человеческой природы, ибо государство, как и речь, состоящая из слов, состоит из своих частей, людей.

Человека Гоббс понимает как радикально эгоистическое существо (при этом сам он не употребляет термин "эгоизм", появившийся позднее, в XVIII в., хотя понимание им человеческой природы соответствует конструкции данного понятия). Он утверждает, что он исходит из известного всем на основе опыта принципа - из положения, согласно которому умы людей от природы таковы, что если бы их не понуждал страх перед какой-нибудь общей властью, они бы не доверяли друг другу, боялись друг друга и с необходимостью стремились к тому, чтобы каждый мог по праву заботиться о себе собственными силами. И хотя люди по природе подвержены жадности, гневу, страху, это не означает, что человек по природе зол, ибо естественные (животные) желания сами по себе нейтральны; люди желают всего, что им нравится, а под влиянием страха стремятся избежать всякого зла, насколько это возможно, с гневом отстранить его от себя. Злы не сами желания, а поступки из них вытекающие, когда действия людей противоречат их обязанностям.

Такие мотивы, которые издревле считались сплачивающими людей в общность, - любовь к ближним, общительность - при ближайшем критическом рассмотрении являются мнимыми. Почему человек не любит всех без разбора и одинаково, если любовь к людям - его естественное побуждение? А дело в том, что по природе своей мы ищем не друзей, а почета и выгод, которых можем от них получить; этого мы желаем прежде всего, а друзей уже потом.

Поэтому традиционный взгляд на человека как на существо, от природы склонное к жизни в обществе (soon politikon), связано, по мнению Гоббса, с поверхностным рассмотрением человеческой природы.

Человеческая же природа - это его естественная воля, желание, стремление, направленное на свой объект, представляющий собой благо: либо пользу (все, что входит в понятие чувственных удовольствий), либо славу (уважение и почести - желание иметь хорошее мнение о себе). Отсюда: поскольку общество образуется при посредстве нашей воли, в каждом обществе нужно искать объект такой воли, т.е. то, что кажется благом любому из входящих в него граждан; итак, каждое объединение образуется ради пользы или славы, т.е. ради любви к себе, а не к другим.

Но далее Гоббс уточняет, что сообщества, основанные на этих стремлениях, неустойчивы. Он замечает, что хотя количество благ в этой жизни можно увеличить посредством взаимных услуг, но в гораздо большей степени это достигается благодаря господству над другими, чем благодаря сообществу с ними; и поэтому, если бы не страх, то люди от рождения больше стремились бы к господству, чем сообществу; возникновение многочисленных и устойчиво существующих сообществ связано со взаимным страхом людей.

Почему же люди внушают друг другу страх? Это вытекает из их эгоистической природы и из их природного равенства. С одной стороны, люди ведут борьбу за обладание объектами, которые невозможно поделить между ними, что приводит к победе сильнейшего; с другой - им свойственно приблизительное природное равенство сил и способностей.

Из этого Гоббс выводит основополагающие для него понятия естественного права, естественной свободы и естественного состояния. Природа человека заставляет его искать добра и избегать того, что он считает злом, в особенности величайшего из всех зол - смерти. Правый разум (т. е. непосредственное правосознание, осознанная "правовая потребность", как бы мы выразились) является пониманием этого своего интереса; естественное право же - это свобода в использовании своих способностей для достижения целей, соответствующих этим интересам: именем права обозначается не что иное, как свобода каждого располагать своими естественными способностями в соответствии с требованиями правого разума.

Понятие естественного права включает в себя две противоречащие друг другу стороны. Первая - свобода как право каждого на все (природа дала каждому право на все). Вторая - свобода каждого использовать любые средства, без которых он не может сохранить свое существование; при этом каждый сам является судьей при определении того, являются ли средства, которыми он намерен воспользоваться, и действия, к которым он намерен прибегнуть, необходимыми для сохранения его жизни и целостности его тела. Иными словами, естественное право не предполагает существования общезначимых и безусловно обязующих нормативов - законов человеческого общежития, ограничивающих произвол (правомочный в рамках этого естественного права). В естественном состоянии, по словам Гоббса, нет человеческих законов. Такая свобода означает, что одни правомерно стремятся захватить что-нибудь, другие правомерно же дают отпор этому стремлению.

Свобода как произвол является источником естественного состояния, в котором каждому дозволено обладать всем и делать все; естественным состоянием людей, до того как они объединились в общество, была война всех против всех; но состояние войны всех против всех противоречит "правому разуму" людей (который, как мы помним в рамках исходного определения, заключает в себе императив самосохранения, но не связывает с последним никаких общезначимых обязательств друг перед другом), т.е. интересу самосохранения, поскольку в этом состоянии нельзя ожидать сохранения их жизни в течение продолжительного времени. Это, в свою очередь, побуждает людей искать мира. Нормативной основой (общезначимым императивом) мира, его "порождающей моделью" становится естественный закон. Носителем самого естественного закона является опять-таки правый разум, но только надстроенный еще одним уровнем рефлексии; в данном случае - это возникающее из страха перед угрозой за свою жизнь осознание последствий своих действий для блага других людей и вытекающее из него понимание необходимости ограничения собственной свободы, что связывает людей в общество через взаимные обязательства, - своего рода "разумный эгоизм". Страх как естественная страсть пробуждает разум как естественную же способность человека: естественный закон есть веление правого разума относительно того, что нужно делать и от чего следует отказываться для наиболее продолжительного сохранения жизни и здоровья. Под правым разумом (recta ratio) в естественном состоянии Гоббс, по его словам, понимает рассудительность, способность, сообразно которой каждый отдельный человек в состоянии сделать собственное правильное рассуждение о совершаемых им действиях, которые могут привести к выгоде или вреду для других людей. Иными словами, разум выступает как стержневая основа автономной ("политической") личности, осознающей свою ответственность перед другими людьми на основе осознания ответственности перед самим собой; точнее - функциональную связь и взаимосвязь между достижением целей, диктуемых собственным интересом, и интересом других людей, - связь, которая имеет предельное определение, описывающее границу абсолютного совмещения "своего" и "чужого" как императив мирного сосуществования - естественный закон, а следовательно, и обязанности необходимо им налагаемые и ограничивающие естественную свободу. Всякое нарушение естественных законов, констатирует Гоббс, состоит в ложном рассуждении или в глупости людей, не видящих своих обязанностей по отношению к другим людям, обязанностей, выполнение которых необходимо для их самосохранения.

Таким образом, свобода, заявленная в исходном пункте как абсолютная, должна быть трансформирована в свободу гражданскую. Параллельно из понятия свободы - через определение содержания естественного закона - дедуцируется понятие власти как источника нормативности гражданских законов и гарант их соблюдения. То, что служит переходным мостом между естественным и гражданским состоянием, - общественный договор.

Содержание естественного закона раскрывается через многие производные нормативные основоположения. С точки зрения задачи воспроизведения логики нашего источника наиболее важными являются следующие.

Право всех на все невозможно сохранить, необходимо или перенести на других некоторые права, или отказаться от них. Для перенесения прав необходимо обоюдное согласие, являющееся (свободным) волеизъявлением, которое выражается словами. Сам акт двух или многих лиц по перенесению прав друг на друга является договором (когда каждый из агентов сразу выполняет свои обязательства) или соглашением (когда предоставляется отсрочка в выполнении договора). Подчинение одного человека власти другого происходит вследствие страха перед угрожающей друг от друга смертью; поэтому договоры, в силу которых люди соединяются в общества и устанавливают гражданские законы, действительны, хотя они и основаны на страхе и являются в этом смысле вынужденными. Однако существует некий предел вынужденности, и ни один человек не может обязать себя каким бы то ни было соглашением не сопротивляться причинить ему смерть, нанести раны или иные телесные повреждения. В гражданском состоянии право на жизнь и смерть и на телесные наказания принадлежит государству. Хотя никакое соглашение не обязывает кого-либо обвинять самого себя, но по вопросам, касающимся общественных интересов, каждый может быть принужден к признанию пыткой; впрочем - это не свидетельства, а вспомогательные средства для отыскания истины; поэтому, будет ли человек под пыткой говорить правду, произносить ложь или не отвечать, он поступит по праву. Невыполнение соглашения или отказ от договора - нарушение права, несправедливость (если первое подразумевает отношение то к закону, то к определенному лицу, то второе - только отношение к закону). Понятия "справедливость" и "несправедливость" означают не одно и то же применительно к намерениям и действиям людей. Действия справедливого человека в очень многих случаях могут быть названы несправедливыми, а действия несправедливого - справедливыми. Справедливым нужно назвать того, кто поступает в силу предписания закона, а несправедливо - только по своей слабости; несправедливым же - того, кто поступает справедливо [оглядываясь] на наказание, предусмотренное законом, а несправедливо - в силу низости своей души.

Интерпретация: Это предвосхищает кантовское различение моральности и легальности действий. В целом же Гоббс придерживается традиционного разграничения справедливости на уравнивающую и распределяющую (первая характеризует обмен, когда равное отдается за равное; вторая требует воздавать каждому должное, сообразно его заслугам). Но он же "поправляет" Аристотеля: "Вопрос о том, кто из двух людей более достоин почестей, относится не к естественному, а к гражданскому состоянию. Выше ... было показано, что все люди по природе равны между собой, а существующее ныне среди них неравенство в богатствах, власти и знатности возникло из-за гражданских законов ... Аристотель в первой книге "Политики" утверждает, будто ... одни люди по природе созданы для власти, а другие - для услужения, как будто господа и рабы различаются в зависимости не от соглашения людей, но их способностей ... Это противоречит не только разуму ... но и опыту. Ибо, пожалуй, нет человека, настолько глупого, чтобы не предпочесть свое возвышение возвышению другого. И когда в борьбу вступают мудрейшие и сильнейшие, не всегда и даже не часто первые побеждают последних. Итак, если люди по природе равны между собой, то это равенство нужно признать; если же люди неравны, то для поддержания мира необходимо считать их равными ...".

Интересы самосохранения требуют, чтобы каждый человек отказался от некоторых прав и удержал за собой отдельные права (связанные с необходимостью пользоваться всем тем, что необходимо для жизни); и поскольку люди, заключающие мир, сохраняют множество общих прав и приобретают много частных, то каждый человек, притязающий на некоторые права, должен признавать эти права за любым другим человеком. По той же причине каждый человек при распределении права между другими людьми должен предоставлять им равные права. Арбитр должен быть лицом незаинтересованным и т.д.

Как видим, зачастую под квазитрадиционной оболочкой Гоббс формулирует некоторые основополагающие принципы буржуазного правосознания (свободное волеизъявление, равенство прав и т.п.), основываясь на совершенно нетрадиционном представлении о природе человека. В конечном счете, эти основоположения правосознания двойственны. С одной стороны, в них заключена императивность; с другой, эта императивность условна, является следствием страха и стремления к самосохранению. Все они, по Гоббсу, сводимы к "золотому правилу": не делай другому того, чего ты не хочешь, чтобы сделали тебе. И тем не менее, хотя этот закон известен издревле всем здравомыслящим людям, большинство людей, ошибочно желая непосредственной выгоды, мало способно соблюдать естественные законы; хотя одновременно следует признать, что соблюдение их чрезвычайно легко, так как не требует от нас ничего, кроме нашего истинного и постоянного стремления согласовывать наши действия с указаниями нашей разумной природы. Эти естественные законы, взятые сами по себе, в своей чистой нормативности, неизменны и вечны.

Естественный закон представляет собой закон моральный. Гоббс обосновывает справедливость данной точки зрения тем, что в естественном состоянии люди используют разные, субъективные мерки добра и зла, которые суть названия, присваиваемые вещам для того, чтобы обозначить стремление или отвращение, испытываемое по отношению к ним теми, кто дает им соответствующие названия; и поэтому, пока они вследствие различия их стремлений поступают таким образом, они пребывают в состоянии войны. Но, признавая мир благом, они вступают в соглашение. Люди, которые не могут прийти к соглашению о том, что является добром в настоящее время, вступают в соглашение о будущем благе, что является делом разума, ибо настоящее постигается чувствами, а будущее - только разумом. Из указания разума, что мир есть благо, следует, что все средства, необходимые для поддержания мира, хороши, а потому скромность, справедливость, доверие, человечность, милосердие принадлежат к добрым обычаям, или привычкам, т.е. к добродетелям.

Исходя из данного соображения, Гоббс конструирует гражданское общество, понимая его как искусственное образование: поскольку правый разум, согласно мыслителю, не является некоей непогрешимой способностью, но есть свойство нормативной правильности, присущей человеческому суждению, то и общественная, человеческая связь основывается не на обычае, не на благе и естественной склонности, но на конвенции (т. е. на логическом основании). Однако одного логического основания, согласия, недостаточно. Нужна власть. Подлинно суверенным субъектом, созидающим гражданскую жизнь и гарантирующим выполнение ее норм, у Гоббса оказывается государство.

Единство властной воли как условие соблюдения общественного договора: отождествление государства и гражданского общества

Логика Гоббса, как мы убедились, приводит его к выводу о высшем суверенитете государственной власти, служащей гарантом самого существования гражданского (политического) общества. При обращении естественной свободы в свободу гражданскую, согласно мыслителю, через наложение на нее нормативных ограничений (естественных законов) необходимо должна происходить кумуляция воли: для сохранения единства среди людей требуется не только согласие, но и единство; если в сообществах "неразумных созданий" согласие естественно, то у людей оно основывается только на соглашении, т.е. является искусственным. Поэтому наличия согласия, или существования общества, лишенного какой-либо общей власти, которая управляла бы отдельными людьми, используя страх перед наказанием, недостаточно, чтобы обеспечить безопасность; при наличии единства право всех переносится на одного; возникшее таким образом единство называется государством или гражданским обществом; общество следует рассматривать как одно лицо; в качестве такового его следует отличать от всех частных лиц, признавая, что оно обладает собственными правами и имуществом.

Происхождение государств, по Гоббсу, двояко. В одном случае чье-либо естественное могущество является основанием того, что властитель приобретает граждан по своей воле; так возникает естественное, патерналистское и деспотическое государство. В другом граждане по собственному решению подчиняют себя господству одного человека или собрания людей, наделяемых верховной властью; такого рода государства являются установленными и называются политическими.

Специально останавливаясь на вопросе об объеме прав государства (пределах его властных полномочий), Гоббс продолжает рассмотрение единства (воли) такого правового лица как общество. Данное понятие приобретает дополнительные характеристики в связи с определением понятия "народ" и анализом проблемы его суверенитета. "Народ" определяется через противопоставление "массе". Масса - простое множество людей; это слово, употребляемое в единственном числе, обозначает толпу как один предмет. У массы отсутствует единство воли; каждый человек в ней обладает своей особенной волей и своим собственным суждением по всем вопросам. Поэтому масса не может быть субъектом права, не может вступать в соглашения, приобретать права, переносить их на других и т.д. Однако если в той же самой массе каждый заключает с каждым соглашение, чтобы воля одного какого-либо человека или согласованная воля большей части массы были едины, то эта масса делается единым лицом. В этом случае массу следует называть народом, и он правомочен повелевать, издавать законы, приобретать, переносить права и т.д. Народ, таким образом, - это то же самое, что и гражданская общность, гражданское общество.

Как выяснится далее, Гоббс отождествляет с этими образованиями и государство; точнее сказать, государство, по Гоббсу, оказывается необходимой надстройкой над обществом, так как оно - по условиям конституирования самого народа (заключения общественного соглашения и условий его соблюдения: страх как исходный мотив и гарант верности соглашению) - является единственно возможным, непротиворечивым субъектом властных отношений, эффективно обеспечивающим стабильность гражданского мира (который, собственно, и является предметом соглашения) после его заключения и в дальнейшем выступает как основатель и гарант связей внутри политического сообщества, законов гражданских отношений, норм цивилизованной жизни. Если вспомнить вышеприведенное положение о том, что (гражданское) "общество", согласно мыслителю, это многочисленное, большое и устойчивое образование, то мы поймем следующий принципиальный момент логики Гоббса. В его схеме народ выступает как особый коллективный субъект, который, возникая в момент перехода от естественного состояния к гражданскому обществу, лишь в данный момент обладает суверенной волей, но затем, в силу разнообразия и противоречивости мнений, интересов и пристрастий людей, а равным образом по причине необходимости сохранения и поддержания мира впоследствии, должен перенести этот суверенитет, свои властные права, на государство. Государство же, рождаясь из потребностей гражданского общества, поглощает или замещает последнее, выступает как конечный пункт генезиса самого общества.

Гоббс утверждает, что следует различать диффузную волю народа как массы людей, не образующих государства, но подчиненных государственной власти, и неделимое единство государственной воли. Каждый раз, когда мы говорим, что "народ, или масса, чего-нибудь хочет, приказывает или действует, следует подразумевать государство, которое приказывает, хочет или действует посредством воли одного человека или находящихся в согласии воль многих людей, а это может происходить только в собраниях". Но каждый раз, когда говорят, что "что-либо сделано большой или малой массой людей без воли какого-либо одного человека или собрания людей, то следует считать, что это сделано народом, подчиненным власти, т.е. многими отдельными гражданами одновременно, и проистекает не из единой воли, но из воль многих людей, которые являются гражданами и подданными, но не образуют государства".

На основе данного различения выстраивается следующая цепочка положений: 1) началом государства следует считать право большинства, выражающего свое согласие; 2) каждый человек сохраняет право на самозащиту до тех пор, пока не обеспечена его безопасность; 3) для достижения безопасности необходима принудительная власть; 4) власть сосредоточена в руках верховного правителя (человека, собрания или совета); 5) он наделяется законодательной функцией, правом объявления войны и заключения мира - правом вершить суд и исполнять судебный приговор, правом назначения государственных должностных лиц, правом оценки учений с точки зрения их соответствия или враждебности делу гражданского мира; 6) в последнем случае он должен запрещать их распространение (Гоббс поясняет, что одним из оснований установления абсолютной, т.е. ничем не ограниченной, власти "политического государства" является необходимость поддержания порядка в христианском мире, в котором не прекращается гражданская война и религиозная смута, возникающая из-за властных притязаний римской церкви, из-за той свободы, которую, прикрываясь религией, захватывают себе даже последние из граждан, а также вследствие идейно-политических разногласий и чересполосицы мнений; 7) любые действия верховного властителя неподсудны; 8) он наделяется абсолютной властью, которая предполагает безусловное повиновение; 9) сам он не связан законами государства.

Проблема соотношения абсолютной власти государства и гражданской свободы

Главной причиной наделения государства наивысшей, или абсолютной, властью является то, что каждый отдельный человек не может сам управлять собой, т. е. жить согласно естественным законам; в противном случае в самом существовании государственно-принудительного механизма общей власти совсем не было бы никакой необходимости. Трактовка Гоббсом понятия абсолютной власти подразумевает при этом, что каждый подчиняет свою волю воле государства таким образом, что последнее безнаказанно может делать то, что ему угодно, а именно устанавливать законы, разрешать судебные споры, налагать наказания, пользоваться по своему усмотрению силами и средствами всех граждан. Согласно его утверждению, только благодаря наличию верховного властителя государство имеет собственную волю и может хотеть или не хотеть; именно поэтому закон есть объявленная воля верховного властителя.

Как уже говорилось, верховная власть вверяется либо совету многих людей, либо одному собранию, либо одному человеку. Соответственно возможны три вида правления: к первому виду относятся государства, в которых верховная власть принадлежит собранию, где любой из граждан имеет право голоса; они называются демократиями; ко второму - государства, в которых верховная власть принадлежит собранию, где имеют право голоса не все граждане, а лишь известная часть их; они называются аристократиями; к третьему - государства, в которых верховная власть принадлежит одному человеку; они называются монархиями. Традиционно противополагаемые вышеперечисленным видам "неправильные" формы правления - анархия, олигархия, тирания - не являются, по Гоббсу, самостоятельными видами государственного устройства: за этими именами скрывается оценка, различные суждения граждан о властвующих.

Исходной и низшей формой Гоббс считает демократию, которая распадается, если регулярно не собирать совет. Но в том случае, когда права всех переносятся на совет оптиматов, мы уже имеем дело с аристократией; точно так же, подобно аристократии, монархия берет свое начало во власти народа, который переносит свои права на одного человека. После переноса прав народа на собрание оптиматов или монарха народ утрачивает свой суверенитет (перестает быть единым лицом) и вновь становится разрозненной массой.

Наиболее эффективной формой правления Гоббс считает монархию. Монархия отличается и от аристократии, и от демократии тем, что в последних для обсуждения и решения дел, т.е. для действительного проявления власти, нужны известные сроки и заранее установленные места, в то время как в монархии обсуждение и решении дел происходит во всякое время и во всяком месте. Народ, как и оптиматы, не представляют собой естественного единства, в силу чего необходимы собрания. Монарх же, который по природе един, всегда пребывает в полной готовности осуществить акт власти.

Внутренней мерой относительного совершенства той или иной формы правления является не только вышеуказанная эффективность (оперативность) в принятии и выполнении властных решений, но и политическая свобода граждан. Эту последнюю Гоббс понимает как часть естественного права, которая оставлена гражданам и которой им дозволено обладать в соответствии с гражданскими законами. Свобода, являясь исходным пунктом гоббсовского анализа, становится завершающей характеристикой в определении политического государства.

В естественном состоянии власть отдельного человека над самим собой и мера доступной для него свободы действий соотносительны, а сама свобода определяется негативно, как отсутствие препятствий к движению; это означает, что в естественном состоянии каждый вправе подчинять себе другого или даже убить его (тем более это позволительно в применении к животным). Но такая свобода совершенно несовместима с существованием государства: по установлению государства гражданин удерживает за собой столько свободы, сколько достаточно для хорошей и спокойной жизни. Такая жизнь обеспечивается ценой переноса права распоряжаться своей и чужой жизнью на государство - утратой свободы (и несвободы), свойственной естественному состоянию.

Интерпретация: Гоббс следующим образом истолковывает понятие свободы: "Свобода, согласно нашему определению, есть не что иное, как отсутствие препятствий к движению". В большей или меньшей мере свобода присуща каждому человеку, она зависит от пространства, в котором он может двигаться; большей свободой располагает тот, кто содержится в просторной темнице, чем тот, кто заключен в темнице узкой. Кроме того, человек не может быть свободен в одном отношении и несвободен в другом; таков, например, путешественник, идущий по пути, с обеих сторон огражденному изгородями и стенами. "Препятствия этого рода внешни и абсолютны: в этом смысле свободны все рабы и подданные, если только они не связаны и не заключены в тюрьму. Другие препятствия только стесняют волю; они препятствуют движению не абсолютно, а относительно и условно, а именно вследствие нашего выбора. Так, находящийся на корабле не настолько лишен свободы, чтобы не иметь возможности при желании броситься в море. И в данном отношении человек располагает, чем больше путей ему открыто. В этом же состоит свобода в государстве. Ибо никто - ни подданный, ни сын, ни раб - не может быть настолько связан угрозой наказаний со стороны государства, отца или господина, как бы строги эти наказания ни были, чтобы не быть в состоянии делать все и прибегать ко всему, что окажется необходимым для защиты его жизни и здоровья". Отсюда, кстати, понятно, что превращение абстрактной, "абсолютной" (чисто субъективной) свободы-произвола ("обычно полагают, что делать все по собственному усмотрению, притом безнаказанно, и есть свобода") в свободу гражданскую - в пространство, ограниченное рамками законодательствующей властной воли государства, - привносит в определение свободы новые черты. Гражданское состояние открывает перед человеком совершенно неизвестную в естественном состоянии свободу безопасной, гарантированно-благополучной, благопристойной и добродетельно-достойной жизни. Об архетипическом значении для западной духовной традиции пространственного измерения, в том числе в понимании взаимоотношений личности и власти см.: Аверинцев С. С. Византия и Русь ... // Новый мир, 1988, № 9. С. 230. Он, в частности, пишет, что "юридический дух", свойственный данной традиции, требует, "чтобы ради ограждения одного личного бытия от другого субъекты воли ... были, подобно физическим телам, разведены в "ньютоновском" моральном пространстве, где их отношения регулируются двуединой нормой учтивости контракта" (там же).

Но Гоббс не считает, что тем самым его проект предполагает возможность произвола правителя. Произвол ограничен тем, что при конституировании государства (вместе с переносом прав на последнее) одновременно происходит трансформация естественной свободы, не только превращающейся при этом в некий объем пространственных "степеней свободы" (по аналогии с шарнирным соединением деталей механического агрегата), но и сохраняющейся в качестве безусловной внутренней психологически-смысловой границы, преступать которую власти не позволяется (с точки зрения спонтанного и неотчуждаемого субъективно-личного - естественного побуждения каждого человека) ни при каких условиях. Никто, заявляет Гоббс, ни подданный, ни сын, ни раб не может быть настолько связан угрозой наказаний со стороны государства, чтобы не быть в состоянии делать все и прибегать ко всему, что окажется необходимым для защиты его жизни и здоровья.

Итак, произвол ограничен внутренней предельной мерой свободы, от которой невозможно отказаться в силу каких бы то ни было обстоятельств; этот барьер оказывается непреодолимым в силу естественных, психологических причин: барьер свободы маркирует пространство, в котором угрозе подвергается жизнь и здоровье.

Но есть и нравственно-политические гарантии гражданской свободы и ограничители властного произвола. Первой гарантией является гражданская добродетель правителя, его благонамеренность.

Как говорит сам мыслитель, из вышесказанного ясны обязанности граждан и подданных, а также то, что могут совершать по отношению к ним верховные властители. Об обязанностях же самих властителей и о том, каким образом они должны вести себя по отношению к гражданам, еще не сказано.

Определение конструкции обязанностей правителя связано, по мысли Гоббса, с различением между правом на верховную власть и его осуществлением. Сам обладающий правом управлять не может принимать непосредственное участие во всех политически значимых действиях. Но у верховного правителя есть принципиальный ориентир (норматив) - его обязанности: благо народа - высший закон. Это один из законов естественного разума, которому так же, как и все люди, подчинены правители (хотя они, как помним, не подчинены законам в буквальном смысле слова, ибо господство несовместимо с подчинением). Правители обязаны заботиться о народном благосостоянии - об общем благе большинства, а не о личном благе отдельных лиц. Это означает, что государство все-таки не поглощает до конца гражданское общество; государство с функционально-целевой точки зрения несет ответственность за благополучие общества и полагает благо народа в качестве своей сверхзадачи. Под народом Гоббс подразумевает не единое гражданское лицо, т.е. не само правящее государство, но множество граждан, которыми управляют. Ибо, говорит он, государство установлено не ради себя самого, но ради граждан. Кроме того, сюда добавляется функциональное соображение: увеличение благосостояния народа и могущества граждан потенцируется при увеличении могущества государства и того, кто обладает в нем верховной властью.

Под благосостоянием, согласно Гоббсу, следует понимать не одно лишь сохранение жизни во что бы то ни стало, но и обеспечение как можно более счастливой жизни. В перечень основных благ, которые должны быть обеспечены верховной властью, входят: защита от внешних врагов; сохранение внутреннего мира; обогащение, поскольку оно совместимо с общественной безопасностью; наслаждение свободой, не приносящей вреда. Верховные властители не могут сделать для граждан ничего большего, как достигнуть того, чтобы они, не опасаясь гражданской войны, ни войны с внешними врагами, могли пользоваться богатствами, добываемыми трудом. Если же те, кто управляют государством, не заботятся об этом, они нарушают доверие поручивших им управление.

Правда, обязанности верховной власти имеют еще и правовую объективацию, а не сводятся только к благонамеренности лиц, исполняющих функцию управления государством, основанной на подчинении их мотивов и деятельности императиву естественного закона. Положение "благо народа - высший закон" вместе с определением-конкретизацией этого понятия можно считать законодательной нормой. Это означает, в частности, что законы не должны регулировать поступки людей более детально, чем того требует благо граждан и государства.

Таким образом, Гоббс все-таки не предполагает возможности иных законодательных ограничений властных функций государства, кроме тех, которые можно назвать функционально-целевыми, как и не занимает его вопрос о такой конструкции власти, которая предохраняла бы от тирании. Впрочем, сам функционально-целевой подход позволил наследнику Гоббса в области политической теории, Локку, вычленив проблему источника нормативности права, ввести принципы правовой универсальности закона (т. е. распространения его санкций в том числе и на высших должностных лиц) и взаимного ограничения и функционального разделения властей. Для Гоббса же, сводящего данную проблему к контрольной функции страха как единственного реально конституирующего начала человеческой жизни (то есть жизни в гражданском обществе), вопрос так не стоит; он рассматривает проблему гражданской свободы строго альтернативно (если можно так выразиться, дизъюнктивно, на основе закона непротиворечия), очень жестко следуя логике избранной им посылки - положения о радикально-эгоистической природе человека (вспомним: государство не было бы нужно, если бы человек мог управлять собой). Он формулирует жесткую альтернативу: или естественное состояние, характеризуемое как анархия и война всех против всех, т.е. пребывание в постоянном страхе, опасности и необеспеченности основных и элементарных благ, или переход к гражданскому обществу и надстраивание над ним политического государства. Третьего не дано. Вне государства, говорит Гоббс, - владычество страстей, война, страх, бедность, мерзость, одиночество, варварство, дикость, невежество; в государстве - владычество разума, мир, безопасность, богатство, благопристойность, общество, изысканность, знание и благосклонность. И именно поэтому для сохранения внутреннего мира требуется полновластие государства, включающее в себя и идеологический контроль (хотя законы против политически опасных учений должны быть направлены не против тех, кто заблуждается, а против самих заблуждений), и необходимость роспуска партий, и уменьшение числа честолюбцев и другие полномочия. Дело в том, что Гоббс не видит (почему - другой вопрос) иного создателя и гаранта цивилизованной жизни, кроме государства (возникающего, впрочем, необходимо по воле большинства и несущего ответственность за его благосостояние).

Еще одним аспектом концепции институциализации гарантий свободы является у Гоббса идея спонтанной гуманизации поведенческих мотиваций - как эффекта, сопровождающего переход к политическому обществу. Безопасная и благополучная жизнь сама по себе служит, с его точки зрения, благоприятной средой для утверждения и развития нравственных устоев (своего рода автоматически действующим мультипликатором добрых нравов): человек проходит школу социализирующей дрессуры, вырабатывающей гражданские навыки и привычки (вспомним, что, по Гоббсу, естественный человек - существо асоциальное). Гоббс исповедует и проектирует буржуазно-добродетельный образ жизни - хорошую и спокойную жизнь.

Статус и структура законов. Закон и право

Гоббс не рассматривает конструкцию властных институтов, но он исследует вопрос, каковы статус и структура закона. В частности, он различает закон от совета (рекомендации), соглашения и права. От первого закон отличается своей обязательной силой (императивностью): закон есть приказание того лица (человека или собрания), предписание которого служит основанием повиновения. Под правом Гоббс понимает, выражаясь современным языком, исключительно одно только правовое требование как таковое; оно у него совпадает по своему значению с исходной потребностью естественной свободы, которую законы не устанавливают, но оставляют. Дистинкция в данном случае выстраивается следующим образом: при уничтожении законов свобода становится неограниченной; ее ограничивают прежде всего законы естественные и божественные; тому, что от нее остается, ставят еще более узкие границы гражданские законы. Закон - это узы, а право - свобода; они различаются как противоположности.

Таким образом, гражданский закон, по Гоббсу, - властное предписание (распоряжение властного лица). Он отличается от других норм, законов естественных и божественных, по своей структуре (сам мыслитель не употребляет термина "структура закона"). Закон окажется бесполезным, если не будет содержать в себе обеих частей: и запрещающую нарушение права, и карающую его нарушителей. Первая из этих частей называется распределяющей, имеет характер запрета и обращена ко всем; вторая называется наказующей или карающей, имеет характер повеления и обращена только к должностным лицам. Иными словами, закон представляет собой запрет, налагаемый на нарушение права, и в его содержание входят адресат волепонуждающего предписания, субъект этого предписания и, наконец, санкция (определение наказания) за нарушение запрета.

Гоббс предлагает следующую классификацию законов.

В зависимости от своего происхождения законы бывают божественные и человеческие. Первый вид, в свою очередь, подразделяется на естественный закон, который бог возвестил людям посредством своего вечного слова, от рождения присущего им в виде естественного разума, и положительный закон - законы управления государством и богопочитания, содержащиеся в Священном Писании; их можно назвать также гражданскими божественными законами, так как на их основе строилась государственная жизнь избранного народа (так, предписания, содержащиеся в десяти заповедях и касающиеся почитания родителей, убийств, прелюбодеяния, кражи и лжесвидетельства, являются гражданскими законами)..Далее, естественный закон подразделяется на естественный закон для отдельных людей, который только и можно назвать законом природы, и естественный закон для государств - закон для народов, lex gentium (обычно называемый правом для народа, ius gentium).

И далее Гоббс в рамках своей классификации формулирует ряд правовых требований к закону: невозможно установить посредством гражданского закона что-либо противоречащее естественному закону; существо закона требует, чтобы как его содержание, так и имя законодателя были известны; для познания содержания закона необходимо его обнародование и истолкование.

В зависимости от способа обнародования закон может быть писаным или неписаным; при этом мыслитель считает, что писаный закон обозначается словами или каким-нибудь иным знаком воли законодателя и существует еще в дописьменную эпоху; запись нужна только для закрепления закона в памяти, - хотя и до появления письма законы, облеченные ради облегчения их запоминания в стихотворную форму, обычно произносили нараспев, чтобы закрепить их в памяти. Неписаным же является тот закон, который не требует иного оглашения, кроме того, которое производится посредством голоса природы, или естественного разума, а таков естественный закон.

Государство и церковь. Проблема источника нормативности права

Источником данной проблемы у Гоббса является следующее. С одной стороны, он признает божественную волю высшим основанием нормативности правовых норм (во-первых, по Гоббсу, как это ясно из его классификации законов, установления, выводимые из естественного разума, естественные законы, суть божественные установления; во-вторых, совокупность заповедей, содержащихся в Писании, образует "гражданский божественный закон": они были нормами государственной жизни Израиля). С другой, как мы помним, естественный разум является носителем императива заключения соглашения о мире и в качестве единственного гаранта такового полагает власть государства как единого лица. Государство же, являясь носителем и выразителем всеобщего интереса, противостоит всякой возможной смуте, в том числе и религиозным распрям, что не позволяет напрямую опираться на традиционный сакральный авторитет.

Решение проблемы Гоббс находит в своеобразном этатизме, связанном с обожествлением государства. Его программа предполагает, с одной стороны, институциональное и правовое надстраивание государства над церковью (при одновременном утверждении о едином божественном источнике их существования); с другой - четкое разделение духовной и светской юрисдикции, демаркацию понятий духовной и светской власти. Это связано с известными противоречиями и издержками.

Вот как это выглядит у самого Гоббса.

В заключительной части своего исследования, которая озаглавлена "Религия" и посвящена взаимоотношениям государства и церкви, он формулирует следующую дилемму. Если, говорит Гоббс, итогом предшествующего изложения является констатация, что государство не может существовать без верховной власти и что тем, кто обладает верховной властью, нужно повиноваться беспрекословно, то отсюда с необходимостью следует, что мы или оказываемся строптивыми, повинными в неуважении божественного величия в силу чрезмерного повиновения государству, или же, боясь согрешить перед богом, впадаем в мятеж против государства.

Как показывает ход дальнейшего рассуждения английского мыслителя, выражение "чрезмерное повиновение государству" представляет собой, скорее, риторическую фигуру, а сформулированная им антиномия - мнима.

Дело в том, что, согласно Гоббсу, установление единого порядка богопочитания (культа) является именно государственной функцией; фактически у него речь идет об установлении единой государственной религии и об учреждении государственного патронажа над церковью в рамках контроля за соблюдением благочиния. При этом Гоббс считает, что действия, в которых выражается "естественное богопочитание", сводятся прежде всего к соблюдению естественных законов, ибо пренебрежение к власти бога хуже любой хулы на него и, наоборот, повиновение этой власти желательнее всех приношений. Важнейшие из естественных законов о почитании бога предписаны отдельным людям разумом. Поэтому все тот же естественный разум предписывает всем государствам, каждое из которых представляет собой единое лицо, установить единый порядок публичного богопочитания. В действиях отдельных людей нет этого упорядоченного единства; тогда как предписание верховной власти в лице того, кто ею обладает (и притом с согласия всех граждан), придает этим действиям единообразие. Далее: богопочитание, согласно Гоббсу, осуществляется как при помощи естественных знаков, так и посредством знаков искусственных (скажем, имена, используемые при богослужении). Последние суть предмет соглашения; но то, что может быть установлено в силу соглашения, должно быть установлено государством. Государство - единственный гарант прочности и постоянства такого соглашения. Отсюда, пишет мыслитель, можно заключить, что государству следует повиноваться во всем, что бы оно ни приказало считать законом богопочитания, т.е. установило в качестве культа.

Гоббс обосновывает свою точку зрения также с помощью своего рода теолого-исторических оснований. Богопочитанию противоречат две крайности - атеизм и суеверие. (Из этих двух предшественников истинной религии первый является продуктом представления о разуме, не знающем страха, второй есть произведения страха, не считающегося с правым разумом, по определению Гоббса). Но бог заключил с Авраамом завет; Авраам - основоположник истинной монотеистической религии; а в силу соглашения бога с Авраамом запрещено оспаривать приказания начальства.

Здесь же, в ветхозаветной истории обнаруживается критерий разделения власти духовной и власти государственной: у иудеев единственным видом оскорбления божественного величия было отрицание божественного провидения и идолопоклонство; во всем остальном иудеи должны были повиноваться своим властям.

Новозаветная история, с точки зрения Гоббса, подтверждает этот критерий. Право, политика, естественные науки учат или дают указания о том, что не входило в цели Христа. Христос указывал лишь, что при возникновении любых разногласий по поводу этих предметов граждане должны повиноваться законам и решениям своего государства. Праведность, гражданское повиновение и соблюдение всех естественных законов - тот путь к спасению, которому учил Христос, по словам Гоббса. Христос не учил логике, он пришел, чтобы преподать людям урок нравственности, а не научить их теоремам; в его цели входило также отпущение грехов и обучение всему тому, что не является знанием в собственном смысле слова. Поэтому под духовными делами мы понимаем то, что основано на авторитете и подвигах Христа и не могло бы быть познано нами, если бы он тому не научил; все остальное относится к делам светским. Отсюда следует, что определение и установление того, что является справедливым и несправедливым, разрешение всех споров о средствах достижения мира и общественного спокойствия, а также рассмотрение учений и книг, касающихся знания, основанного на разуме, подлежит ведению светского права. В ведении духовного права, опирающегося на авторитет слова Христова (а священное писание следует признавать боговдохновенным), находятся таинства веры.

Однако даже и в этой сфере церковь не обладает абсолютной автономией: так как каноном слова божьего является не слово и буква христианского учения, но его истинное и неподдельное значение, то писание может стать руководством для ума только тогда, когда оно понято. Следовательно, для того чтобы писание стало каноном, его надо подвергнуть истолкованию. Дело же согласия в едином толковании - не дело отдельных людей, а той власти, которая имеет право разрешать споры, касающиеся веры.

Какова же церковная власть и на чем она основывается? Это зависит от понимания термина "церковь". Согласно гоббсовской интерпретации, это слово первоначально было синонимично с латинским concio, что означало "собрание"; это - не только настоящее собрание христиан в одном месте и в одно время, но в переносном смысле слова - как идеальное (соборное) единство верующих христиан. И в том, и в другом случае церковь не может быть единой, ибо в ней нет единой законной власти, которая обязывала бы отдельных верующих присутствовать на собрании лично или в лице других. Церковь становится единой только в силу единства законной власти, имеющей право создать синод и собрание верующих, а не в силу единства признанного верующими учения; иначе она была бы лишь множеством и собранием многих лиц, хотя бы и согласных друг с другом в своих мнениях.

Следовательно, верховный властитель государства, если только он христианин, обязан истолковывать священное писание при посредстве правильно назначенных священнослужителей, когда возникает вопрос о таинствах веры. Таким образом, в христианских государствах суждение как о светских, так и о духовных делах принадлежит гражданской власти и тот человек или то собрание, которое обладает верховной властью, есть глава и государства, и церкви, ибо церковь и христианское государство - одно и то же.

Отсюда - проект единства христианских государств. Множество христианских государств в совокупности не образуют единой церкви. Вселенская церковь является единым мистическим телом, но она не образует единого лица и не может предпринимать единых действий и иметь единых суждений. Однако христианские государства могут стать единой церковью с их общего согласия, но не иначе как став также единым государством.

Итоги

Можно сказать, что Гоббс - двойственный по своей политической ориентации мыслитель. С одной стороны, он как раннебуржуазный теоретик выбирает свободу в качестве универсальной социальной меры и идеального источника нормативности права. В данном отношении его политико-теоретическая позиция (в рамках которой утверждается суверенитет самопроизвольной, добровольно подчиняющейся "естественному закону" индивидуальной воли и суверенитет воли народной - как источник властного суверенитета государства) является предшественницей локковского протолиберализма. С другой, реальным источником правовой нормативности, по Гоббсу, выступает только государственная власть, которую он вынужден признать не подлежащей никакому политико-правовому ограничению. Гоббсовский этатизм покоится на двух основаниях: 1) антропологическом: человек, по Гоббсу, не может сам управлять своими страстями, единственный сдерживающий мотив - страх (он же, правда, - положительный мотив, пробуждающий конструктивную способность воли - целеполагание благой жизни при опосредовании ее общественным соглашением, ограничивающим естественную свободу и дающим свободу политическую, безопасность в рамках закона); 2) социологическом: общество - это только большое и устойчивое сообщество с сохраняющимся на длительных временных отрезках единством воли, т.е. "политическое" общество-государство.

Исходя из этих оснований, Гоббс "переносит" суверенитет, свободу и право с отдельного лица на народ, с народа на верховного правителя (собрание или личность) - и затем обратно: у него все-таки происходит ограничение произвола верховного правителя естественной свободой, сохраняющей свою значимость и в политическом состоянии тоже (предел произвола - угроза не достоинству человека, а самой человеческой жизни: согласно Гоббсу, достоинство человека - не более, чем его публичная ценность, т.е. та цена, которую ему придает государство), а также - привычкой к цивилизованной, буржуазно-добропорядочной, достойной и достаточной жизни. Проявляющаяся таким образом у Гоббса общая тенденция новоевропейского мышления к научному поиску, к точному исчислению нормативной конструкции социального бытия как единого стандарта социально-политической жизни и приводит (с учетом того обстоятельства, что английский мыслитель хочет убежать от состояния хаоса, анархии, гражданской войны и религиозной смуты, от "естественного состояния", в свободу и благопристойность обеспеченного "гражданского", цивилизованного состояния) к этатизму.

В последней части гоббсовского произведения столь ярко проявляющееся стремление к обоснованию необходимости всевластия авторитарной государственной воли приобретает форму своеобразного теологического обоснования. В рамках гоббсовской политической теологии тезис единства общества на основе народного суверенитета оборачивается программой унификации политической и духовной жизни в конструируемом мыслителем "политическом государстве" (гражданском обществе) и сакрализацией этого государства.

Следующий этап в развитии понимания проблемы суверенитета и общественного договора - замена идеи государственной унификации идеей плюрализма в "протолиберальном" учении Локка. Последний подмечает противоречие между исходным эгоистическим основанием гоббсовского понимания общественного договора (страхом) и долговременным характером взаимных безусловных обязательств, которые такой договор налагает.